Улица сворачивала к рынку. Профессор остановился.
— Так мне сюда, а вам?
— Хочу немножко пройтись, может, в парк зайду.
— Ну, так пока до свиданья. Так заходите, Алексей Михайлович, если интересуетесь…
— Конечно, конечно, — заверил Алексей и свернул на бульвар.
Серебристые ветки деревьев вырисовывались фантастическими, голубовато-бледными тенями на сером небе, пронизанном рассеянным солнечным светом. Воздух был чистый, холодный, и Алексей вдыхал его полной грудью. Головная боль унялась. На улицах было полно людей. Они шли куда-то, торопились, смеялись, на мостовой дети катались по замерзшим лужицам. Алексею вспомнилась Ася, и он улыбнулся незнакомой девочке в коротком зеленом пальтишке. Она ответила ему шаловливой улыбкой и разбежалась, чтобы прокатиться по льду.
— Порвешь вот подметки, что тогда отец скажет? — заговорил он. Ему хотелось услышать голос ребенка.
— Ничего не скажет, у меня нет отца, — объяснила она спокойно, бросая на него взгляд из-под непокорных светлых кудряшек. И прибавила: — Папу немцы расстреляли.
— Ну, так мама, — заторопился от смущения Алексей.
— А мама ушла в армию. Я у тети. А тетя ничего не скажет, — торжествующе сообщила девочка. — И подметки новые, крепкие, вот посмотрите.
Она ухватилась рукой за ботинок, показывая подошву, но в эту минуту на улице появился мальчик на одном коньке, привязанном к рваному валенку, и девочка забыла об Алексее.
Он пошел дальше и снова почувствовал сосущую боль в груди. Да, да, папа погиб, мама в армии — что же может подумать такой клоп, видя взрослого здорового мужчину в штатском?
Погода прояснилась. Небо становилось все светлее, и иней на деревьях приобретал золотистый оттенок, казался живым и теплым. На телеграфных проводах иней ложился длинными лентами, и с них иногда осыпалась на землю белая пыль, искрящаяся на солнце. День был какой-то радостный, и Алексей стал опять с интересом всматриваться в играющих на улице детей, когда из-за угла, торопливо семеня, вышла Фекла Андреевна. Черный платок сполз с ее головы, и не седые, а какие-то пожелтевшие волосы, заколотые на темени смешным пучком, съехали на сторону. Синие губы жевали, непрерывно жевали. Она не заметила Алексея. К его удивлению, она остановилась недалеко от будки, на прилавке которой лежали разноцветные конфеты, и профессиональным движением протянула руку. Он остановился вдали, выжидая, что будет дальше. Люди равнодушно проходили мимо старухи, не обращая внимания на ее вздохи. Наконец, какая-то женщина остановилась и вытащила из сумочки бумажку. Фекла Андреевна схватила ее и прижала к груди, бормоча какие-то благословения. Прошел офицер — дал бумажку; старуха поправила сползающий платок и засеменила к будке. Она выбрала две длинные конфеты в цветных бумажках, одну спрятала в карман, другую развернула и, подозрительно осмотревшись, украдкой сунула в рот. Она шла прямо на Алексея, и это заставило его посторониться. Она все еще не замечала его. Ее синеватые губы непрестанно шевелились, жуя и чмокая, выражение блаженства разливалось по лицу.
