— Пойдем-ка, парень, а то тебе эти бабы жить не дадут. Посидим вдвоем, бутылочка у меня найдется.
Алексей медленно тянул из рюмки, вкус был отвратителен, но он не пьянел. Ипполит облокотился на стол.
— Как же ты думаешь жить, парень? Я бы на твоем месте продал барахло и перебрался ко мне. Чего тебе одному сидеть, у меня места хватит. Будем вдвоем хозяйничать, два холостяка.
Алексей сквозь мутное стекло голубой рюмки смотрел на свои пальцы.
— Нет. Я здесь не останусь.
— Ну да? Куда же ты пойдешь?
Неожиданно для себя Алексей сразу нашел ответ. Он никогда раньше не думал об этом, но теперь ему показалось, что это уж давно было решено и совершенно ясно.
— Поеду в город. На рабфак.
— Рабфа-а-к? — протянул Ипполит. — Как же, ведь у тебя и знакомых-то в городе нет.
— Это ничего.
— Работы теперь сколько хочешь, мы бы зарабатывали как следует.
— Поеду, — повторил упрямо Алексей.
Ипполит увидел сумрачный взгляд мальчика и махнул рукой.
Общежитие помещалось в здании бывшего монастыря, и от древних стен веяло холодом и сыростью. В аудиториях было холодно и сквозняки гуляли, как ветер по степи. Обеда в столовке приходилось ожидать в большой очереди. Капуста и каша, каша и капуста… Они жили впроголодь.
А между тем все было. Перед гостиницей стояли лихачи, готовые в любой момент прокатить кавалера с барышней, позванивали бубенцы, за стеклянными витринами лежали груды булок и колбас, икра и рыба, овощи и фрукты. На прилавках магазинов лоснились соблазнительным блеском заграничные шелка, в ресторанах до рассвета пили дорогие вина. А каша в студенческой столовой становилась все жиже. И все-таки Алексей знал, что именно его мир, мир голодных рассветов и холодных вечеров, рваных сапог и рваных брюк, и есть подлинный победоносный мир. Когда он проходил мимо ресторана и ему приходилось сторониться перед лихо подъезжавшими санями, в которые садилась подвыпившая компания нэпманов, он улыбался. Пусть их, пусть их! Кончится эта собачья свадьба. Ему казалось, что это он разрешает, он позволяет им до поры, до времени разгуливать с самодовольным видом, пить, есть, шуметь в городе. Ему казалось, что он из милости терпит пока все это и что в любой момент он может покончить с их развеселым житьем. Это он, Алексей, худощавый рабфаковец в расползающихся сапогах, мечтающий хоть раз досыта наесться, был здесь хозяином, а не они.
Призраки старого мира заглядывали и в залы рабфака. Простуженный старый профессор, тщательно укутанный в шерстяной шарфик, взирал поверх очков на остриженные и растрепанные головы и ровным тихим голосом объявлял:
