— О том дне? — Он качает головой. — Но однажды, когда я был там снова, у него завязалась ссора с отцом, и тот ударил его прямо передо мной, так что после этого, можно сказать, кота вынули из мешка.
Я вынимаю ногу из конька, прикрыв глаза, и позволяю легким наполниться морозным воздухом.
— Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым из-за того что не рассказал никому об этом?
Он молчит на протяжении долгого времени, и когда я открываю глаза, вижу, что он наблюдает за мной.
— Все это гребанное время, — отвечает он с пылающими глазами.
Наступает момент, когда нас с Люком объединяет тонкая нить связи, но после она истончается. И когда связь проходит, Люк поднимается на ноги, подбирает свои коньки и направляется к шкафчику, где лежит обувь. Я следую за ним, захватывая свои коньки. Мы обуваемся и идем к его грузовику, не говоря ни слова и позволяя чувству вины захлестывать нас. Он заводит свой старенький грузовик, и колеблется, прежде чем переключить коробку передач.
— Может нам стоит навестить его, — и переключает рычаг передач вперед. Он поворачивает руль вправо и включает обогреватель, прежде чем надавить на газ и выехать с парковки. — У меня остался только один предмет перед Рождественскими каникулами, но я могу забить на него. Я уже со всем разобрался.
— Но к нему не пускают никого, кроме семьи, — напоминаю я, и, сгибая руку, достаю ремень безопасности позади себя. — По крайней мере, об этом сказала моя мама вчера, когда я звонила ей. Маци сказала ей, что к нему никого не пускают кроме нее и что он не может даже поговорить по телефону.
Его пристальный взгляд скользит по мне, когда он останавливает грузовик на выезде и смотрит по сторонам на пустой улице.
— И ты поверила ей?
Я вытягиваю ремень безопасности, пристегивая его, и пожимаю плечами.
— Не знаю. У Маци Оуэнс куча заморочек, но зачем ей лгать на счет этого?
— Чтобы скрыть правду. — Грузовик замедляет скорость, выезжая на главную дорогу, скользкую из-за снега. Уже поздно, небо серое, но фонари вдоль улицы освещают хлопья, падающие сверху.
Я собираюсь сказать ему: "да, выезжай на шоссе и мчи прямо в Афтон". Все равно планировала вернуться туда через несколько дней, но тут мой телефон начинает играть “Hate Me” Blue October.
Я хмурюсь.
— Это мама. — Вытаскиваю телефон из кармана и таращусь на мерцающий экран. На мгновение задумываюсь о том, чтобы позволить ей попасть на голосовую почту, где она могла бы разглагольствовать о том, как же это неправильно, что Кайден избил Калеба. Но открывая ей дверь для монолога, как в Рождественское утро, я не хочу выслушивать весь ее бред в надежде узнать что-нибудь важное.
