— Ах, да! — спохватился сэр Лоренс. — Ты напомнила мне, Эм: на ближайшей выставке будут показаны кое-какие картины старого. Форсайта. Поскольку он погиб, спасая их, мы все ему обязаны.
Динни взглянула на баронета:
— Отец Флёр? Он был хороший человек, дядя?
— Хороший? — отозвался сэр Лоренс. — Не то слово. Прямой, да; осторожный, да — чересчур осторожный по нынешним временам. Во время пожара ему, бедняге, свалилась на голову картина. А во французском искусстве он разбирался. Он бы порадовался этой выставке.
— На ней нет ничего, равного «Рождению Венеры», — объявил Эдриен.
Динни с благодарностью взглянула на него и вставила:
— Божественное полотно!
Сэр Лоренс приподнял бровь:
— Я часто задавал себе вопрос, почему народы утрачивают чувство поэзии. Возьмите старых итальянцев и посмотрите, чем они стали теперь.
— Но ведь поэзия немыслима без пылкости, дядя. Разве она не синоним молодости или, по меньшей мере, восторженности?
— Итальянцы никогда не были молодыми, а пылкости у них и сейчас хватает. Посмотрела бы ты, как они кипятились из-за наших паспортов, когда мы были прошлой весной в Италии!
— Очень трогательно! — поддержала мужа леди Монт.
— Весь вопрос в способе выражения, — вмешался Эдриен. — В четырнадцатом веке итальянцы выражали себя с помощью кинжала и стихов, в пятнадцатом и шестнадцатом им служили для этого яд, скульптура и живопись, в семнадцатом — музыка, в восемнадцатом — интрига, в девятнадцатом — восстание, а в двадцатом их поэтичность находит себе выход в радио и правилах.
— Было так тягостно вечно видеть правила, которых не можешь прочитать, — вставила леди Монт.
— Тебе ещё повезло, дорогая, а я вот читал.
— У итальянцев нельзя отнять одного, — продолжал Эдриен. — Из века в век они дают великих людей в той или иной области. В чём здесь дело, Лоренс, — в климате, расе или ландшафте?
Сэр Лоренс пожал плечами:
— Что вы скажете о лафите? Понюхай, Динни. Шестьдесят лет назад тебя с сестрой ещё не было на свете, а мы с Эдриеном ходили на помочах. Вино такое превосходное, что этого не замечаешь.
Эдриен пригубил и кивнул:
— Первоклассное!
— А ты как находишь, Динни?
— Уверена, что великолепное. Жаль только тратить его на меня.
— Старый Форсайт сумел бы его оценить. У него был изумительный херес. Эм, чувствуешь, каков букет?
Ноздри леди Монт, которая, опираясь локтем на стол, держала бокал в руке, слегка раздулись.
— Вздор! — отрезала она. — Любой цветок — и тот лучше пахнет.
За этой сентенцией последовало всеобщее молчание.
