— Не надо так уж себя демонизировать. И развлекать меня тоже не надо.
А почему ты думала, что будет иначе? Что вообще должно было произойти?
Возьмешь его под руку, как делала раньше, когда была маленькой, а хотелось непременно большой,
храбрилась, после уроков ехала через весь город к одинокому, злому, красивому десантнику, который ставил железный чайник и показывал армейский альбом, и все это ради того, чтобы проводить тебя до автобуса. Наверное, призывал своих небесных покровителей — держи дистанцию — чтобы она вернулась домой к маме такой же, чтобы даже мысли не возникло.
Как бы мне сейчас пригодились армейские штаны, идти рядом руки в карманы и насвистывать.
Куда пойдем?
— Не сердись на Верочку. Она несчастная, жаль ее. И, как все несчастные, заботится об окружающих, занимается обустройством их судеб. Ты ее прости, но она мне все рассказала. Я и подумать не мог… Принесла письма и оставила меня одного на кухне. Я все прочитал.
Нет, ты не все прочитал. Письма к тебе я выбросила на помойку ясным днем первого апреля, хотела пошутить. А то, что ты прочел, были письма к Верочке. Две большие разницы, как говорят в Одессе.
— И что?
— И ничего. Верочка вернулась, и я помогал ей чистить картошку, потом свеклу, потом морковку, она варила борщ. Потом пришел ее муж-идиот, и я ретировался.
— Да, у нее вкусный борщ.
— Послушай, если ты думаешь…
— Ничего я не думаю.
— Видишь, ты уже пожалела. Я не лучше Верочкиного мужа. Идиот, который все понимает, но ничего не может изменить.
Тебя обманули, и вот все раскрылось. Письма на помойке, вывалившиеся из пакета, и сверху зелеными чернилами «я сегодня снова ела снег, хотя ты мне запретил». А потом, наверное, пришел чей-то муж с ведром и вывалил сверху очистки — сначала картошку, потом свеклу, потом морковь, все оттенки красного, как те шторы на окнах, за которыми свет, три окна в ряд, а чуть пониже — я, все еще стою и ем снег, хотя ты мне запретил.
— Значит, когда я уехала, ты занял мое место возле борща.
— Я ел Верочкин борщ, еще когда мы учились в школе.
Яна остановилась. Это нелепое перемещение по городу, словно они задались целью обойти все достопримечательности. Вокруг да около.
— Однако. И что же?
— Ничего. Я ничего не знал. Ты можешь мне не верить. Почему-то она рассказала только сейчас.
Постановка двадцатилетней давности. Левка рисовал декорации в учительской, исполнители учили текст, премьера через две недели. Мы с И. прогуливались туда-сюда среди искусственных деревьев на фоне беседки в стиле ампир. Верочка изо всех сил тянула этот дохлый номер. Чего она хотела добиться, заставляя нас произносить признания и ходить под руку взад и вперед? Видимо, мы оба были бездарны, и она сдалась, Онегина сыграл Владик, а Татьяну — не помню кто, и мы не сказали друг другу ни слова.
