— без — электронщика — значит —
мне туда идти никак невозможно. Вот!
— Зарапортовался ты, Патрикеич. Ахинею понёс… А откуда ты со мной говоришь? Из Раздолинки, что ли?
— А то! — гордо ответствовал старик. — Мне с рабочего места без дела двигаться нельзя. Мой пост — он тут. Пожизненный, калёно железо.
79
Что ж, всегда было дел невпроворот у служаки Патрикеича — ууууу, много. Даже у Патрикеича, оказавшегося на пенсии. На временной пенсии. Ибо Дула Патрикеич — вечен. Потому как не имеет он права — покинуть землю без приказа начальства.
Умершего начальства… Забывшего обозначить предел земной его жизни.
Он только устаёт иногда и старится порой ненадолго. И бормочет тогда непонятное. Но Дула Патрикеич уже готов помолодеть снова — он чует, как прибывают в нём репрессивные силы. Уж больно много врагов родного народа накопилось.
Давно преизбыточна их масса на душу населения, вот что!..
Репрессивные силы томят вечного старика ночами,
и заставляют часто включать свет,
и поглядывать на часы,
и откидывать сатиновую шторку с окна,
и изучать беспокойным взором
пришедшие в негодность участки степных зон,
дремлющих под полной тревожной луной…
— Решайся, сынок! Куда уж дальше тянуть? Сколько мне маяться без всякого толка?
И правда, сколько же можно маяться старику в замершей на полвека, простаивающей, опустошённой Раздолинке?
Много работы накопилось в полуразрушенных зонах Карагана — в зонах, тоскующих по самым жирным в истории России, по самым холёным и бесстыжим заключённым. Ууууу — много!
— Что, Патрикеич? Непростительно долго простаивает столица Карлага? Вот жалость-то какая…
Но — именно — здесь — в — Карагане — жила — Любовь — и — теперь — она — умирала — здесь.
— Люба. Почему ты уходишь? Как жить без тебя?..
80
Жена молчала в своём надземном существованьи. Молчал пономарь в глубинных земных пустотах. И лишь долдонил, долдонил наземный служака Патрикеич в своей Раздолинке:
— Время уходит!.. Разбирайтесь, калёно железо! Ты — разбирайся.
Наконец его голос иссяк.
— Легко сказать — разбирайся, — приуныл Цахилганов после исчезновенья Дулы, в опустевшей тишине. — На сколько именно частей? Уж не на шестнадцать ли?
И понял окончательно: дабы правильно собрать себя воедино, надо прежде всего внимательнейшим образом себя же всего
разобрать.
Не препятствовать дроблению, нет, но ускорить его!..
Не тем ли самым занимается нынче стремительно дробящийся мир,
стремящийся к самопознанью — и цельности? Мучительно стремящийся…
