И потом…
41
Ему всё чаще казалось: если удастся умирание жены развернуть в сторону выздоровленья,
— Люба — постарайся — голубушка — вернись — оттуда — где — ты — теперь —
это может изменить картину мира. А если изменится мир — изменимся мы. Восстановятся, оживут всяческие, всяческие клетки. Разрушенные клетки… Логично?
Только вот с чего начать — её оживленье.
Внешний погрустнел:
— Она лежит в палате умирающих, твоя жена. Любовь обречена.
— Птица, — привычно прошелестел едва слышный голос Любы. — Зачем?..
И опасно стих на вершине вздоха.
— Люба! — испуганно окликнул он её.
Она послушно задышала вновь.
— Да, — с готовностью откликнулась она из своего забытья через время. — Тебе… не надо волноваться. Я… постараюсь. А ты… Ты здесь.
— Я с тобой. В большей мере с тобой, чем думал. Я не знал, что наша взаимосвязь вечная, Люба. Теперь мне страшно от этого.
Она смотрела прямо на Цахилганова, целую минуту, ничего не отражающими, не воспринимающими ничего глазами. Потом, будто устав, сомкнула ресницы
и нахмурилась.
Так хмурится человек, не обнаружив в кромешной темноте того, кого безуспешно искал.
42
— Спи…
Заключённый в кубе реанимационной палаты, Цахилганов принялся снова то шагать по линолеуму, а то стоять на нём без смысла. Он подходил для развлеченья к широкому окну, за которым сразу же начиналась оттаявшая бескрайняя пустынная степь.
Она была голой и заплаканной как невеста, уже оказавшаяся без белоснежных, свадебных, целомудренных своих одежд,
а, соответственно, и без недавних грёз о несусветном счастье.
Холодный апрельский ветер летал над блестящей от влаги землёй, низко пригибал и мотал пожухлые кусты караганника, совсем редкие. Он выл равнодушно в вентиляционных колодцах больницы
и замолкал там в глубине,
словно прислушивался
и тосковал в ожидании воя ответного.
Ветер замирал —
и невольно замирал Цахилганов, прислушиваясь к тому, что должно было здесь неминуемо произойти;
— и — лучше — бы — не — скоро — а — может — быть — лучше — чтобы — скоро — кто — знает —
тогда в палате гуще становился запах лекарств
и карболки.
Не дождавшись ничего, кроме пустой тишины в ответ, ветер принимался снова выть сам, в одиночку, только угрюмей, резче и злей. И снова летал над голой степью, потягивая за собой кусты,
как потягивает пряха бесцветную кудель
и дёргает её
в равнодушном нетерпении.
43
— Отгони от меня эту птицу, — внятно попросила Любовь.
Цахилганов вздрогнул от непривычного отсутствия теплоты в её голосе — и посмотрел назад в сильном недоумении,
