вместо ОГПУ?! Какие после всего этого могут быть перемещения? Какие тектонические сдвиги? Потрясающее кощунство. Потрясающее неуважение к жертвенному подвигу народа…
Нет, это не география, уважаемые члены Политбюро. Это — прямая идеологическая диверсия, братцы. Преднамеренное, злостное надругательство над высшим смыслом массовых жертвоприношений! Совершённых во имя будущего.
200
— …Всё будет рано или поздно пе! ре! смо! тре! но!.. — вытирал отец гладкий лоб платком. — Поставить в центр не политику, а животное… Нет уж, такое добром не кончится!
Но… школьнику Цахилганову топографические споры, долго ещё продолжавшие волновать Караган, были ни к чему.
Ах, молодой Батыр, шевелящий за решёткой огромными, ласковыми ушами, как опахалами!
И не всё ли равно, что бормочет почерневший от раздумий, старый отец, Константин Константиныч Цахилганов,
привычно нашаривающий что-то
под своим письменным столом,
на узкой подножке,
сбоку…
— Ну, доиграются они, глумливые поколения. Дождутся они воскрешения системы! Когда восстанет «Ослябя»!.. Посмотрим… Наступит ещё она, эра великого очищения страны: эра возмездья. «Ослябя», возможно, сметёт нас — значит, так нам и надо. Зато потом… Но из них, нынешних святотатцев, не уцелеет никто! Не слушай. Принеси стакан. Да поживее, ты. Пионер! Нерадивый…
Впрочем, не надо. Ладно. Я… так.
201
В Карагане долго ждали, когда Батыру наконец привезут юную слониху из Оренбургского зоопарка. Однако, договорившись о том, специальные люди забыли это сделать. А Батыр не умел им ни о чём напомнить. Только хромой служитель зоопарка, кормивший его и чистивший клетку, горевал вместе с ним, тосковавшим по слонихе.
Смирный служитель, из сосланных, видел буйство
одинокого, заключённого слона по весне — и ничего не мог поделать. Бедный служитель в фуфайке то бил его специальной жердью — для острастки, а то жалел до слёз — за человеческие почти что муки. И, жалея, споил однажды слону полведра дешёвого вермута.
Да, от сердечной боли они взяли да и выпили на пару со слоном. Тому стало легче. Хмельной Батыр утихомирился ненадолго, он крепко спал потом среди дня.
И тогда слону стали приносить вёдрами ненужную барду со спиртзавода —
воняющую перебродившим зерном, бурую хмельную жижицу из зацементированной ямы…
Ах, весёлый, ещё не пьющий, слон,
осторожно забирающий хоботом из детских рук —
его и Мишкиной —
две морковины с зелёными висячими хвостами!..
Ах, бедный одинокий слон,
разбегающийся — и бьющийся лбом
