— Я сейчас, — девушка коротко присела и кинулась к двери. Добежав, она замолотила по ней кулаками. — Саёма, кончай причитания, госпожа ведьма пришла!
Плач резко оборвался и сменился гаденьким хихиканьем. Я молча покосилась на запертую дверь, между делом рассматривая в полумраке выставку похоронных венков. Скудно освещённые свечным пламенем, они оказались конскими хомутами, увитыми цветами и пёстрыми лентами. На одном я разглядела блеснувшую золотом надпись «…лаем счастья ново…» и здраво рассудила, что новопреставившимся счастья желать не принято, значит, всё-таки будет торжество, а не скорбный поход до ближайшего кладбища.
Девица представилась горничной Умаей и проводила меня на второй этаж, где и остановилась перед дверью, полоска света из-под которой пересекала поперёк тёмный коридор. Постучавшись, девица приоткрыла дверь и доложила:
— Барыня, к вам тут…
— Никого видеть не хочу! Все вон пошли, а то быстро плетьми отхожу!
Умая отпрыгнула, с той стороны что-то глухо грохнуло об дверь.
— Вы уж сделайте чего, госпожа ведьма, а то страховидло такое в храм вводить грешно! — прошептала мне горничная и сбежала, оставив в кромешной темноте перед закрытой дверью, за которой обреталось «страховидло». Я чуть-чуть помялась, но отступать было поздно и некуда.
— Турасья! Это я, травница. Будешь бузить, я тебе…
— Госпожа ведьма! Голубушка! — дверь распахнулась, мне в глаза плеснуло ярким светом, руки прижались к бокам, а рёбра, кажется, прогнулись внутрь от крепких объятий будущей барыни. — Что так долго шла? Я уж почти отчаялась! Вона и куколку заготовила, чтоб булавки в неё втыкать да проклятье на тебя наводить, коли не придёшь!
Объятия, наконец, разжались, и я вздохнула полной грудью, представив, как рёбра спружинили, принимая прежнюю форму. Турасья в явном нетерпении переминалась с ноги на ногу. Я подняла взгляд к её лицу… и увидела одни только глаза. Всё остальное от шеи до макушки было замотано куском простыни, остатки которой обличающее высовывались из-под широкой смятой кровати. Спальня выглядела так, будто в ней табун домовых играл в салки, переворачивая на своём пути всё, что не прибито к полу или слишком весомо. «Куколка» для втыкания булавок представляла собой перетянутую посередине верёвкой подушку с намалёванной на ней оскаленной рожей и парой завитушек по бокам, видимо, означавших мои кудрявые волосы.
— Это ещё что такое? — обалдело вопросила я, имея в виду всё сразу.
