Они шли по пустынной, едва освещенной тревожно мечущимся светом улице, мимо темных домов, и грозный гул Байкала глушил их шаги, беспокоил душу. Зыков ощущал смятение Миши, по-братски жалел его. Но ни утешать, ни успокаивать не стал: такое должен пережить каждый самостоятельно. Может статься, что ответственность, о которой говорит Миша, и в самом деле будет ему не по силам. Что же, тут ничего не поделаешь, тут уж лучше поискать другое занятие. Скверно, когда человек, зная, что для этого дела не годится, цепляется за него, он неизбежно начнет приспосабливаться, ловчить с самим собой и с другими. Еще хуже, если за годы работы даже не придет в голову то, что мучает сейчас Мишу, — такие тоже встречаются.
Баторов уже не ежился, шел прямо, не отворачиваясь от ветра, не сгибая головы. Молчание Зыкова он скорее всего принял за согласие с его выводом: «не по силам», и, возможно, уже обдумал рапорт начальнику. Парень он решительный.
— А я на эту работу пришел иначе, — сказал Зыков, словно и не было перерыва в разговоре. — У меня был друг, в одном доме жили. Бесподобно играл на пианино. Люди знающие говорили, что он — будущая знаменитость. И я верю, что так бы и было. Но однажды он поздно вечером возвращался домой. Спрямляя путь, пошел по тропе через Уду. На реке его встретили подростки-хулиганы, видимо, приняли за кого-то другого, налетели и начали избивать. Он потерял сознание. Прошло немало времени, прежде чем его подняли. А дело было в январе. Мороз — сорок градусов. И, когда били, размозжили пальцы левой руки. Словом, четыре пальца отрезали. Ты представляешь? Душу вынули из человека, будущего лишили. И тогда-то я сказал себе, что буду врагом любого насилия. Я, Миша, не скажу, как нередко говорят другие: люблю свою работу. Любить, понимаю, испытать удовольствие. А что за удовольствие уличать вора или образумлять дебошира. Если это удовольствие, то весьма сомнительного свойства. Оно не по мне. Зато я знаю другое: пока есть носители зла, я должен как можно лучше исполнять свои обязанности.
— Что было тем хулиганам? — спросил Миша.
— Ничего. Их не нашли.
— Как? Не может быть!
— Но так и было. Не нашли.
— Черт знает что! — Баторов вдруг остановился. — Иван, а если мы не найдем убийцу?
— Не исключено и такое, Миша.
— И что ты за человек, Иван! Говоришь об этом как о коробке спичек: может быть, найдем, а может быть, не найдем.
— Миша, тут давать волю чувствам, взвинчивать себя бесполезно, даже, вредно. У преступника всегда есть шанс уйти безнаказанным. Уходить легче, чем настигать. Но мы постараемся лишить его малейшего шанса. Обязаны это сделать не только ради возмездия. Нераскрытое преступление может породить и другое, и третье. Так что я, Миша, все понимаю правильно. Конечно, толстокожий. Это частично от того, что таким меня сотворил папа, а частично от самовоспитания.
