— Ты, думаю, добрый парень. Худой да злой человек так есть не умеет. Уж я знаю.
— А мой друг? — спросил Зыков, кивнув на Баторова, который почти ничего не ел и чаю выпил один стакан.
— Молодой он еще, твой друг-то, тяжко ему, — Агафья Платоновна горестно, по-бабьи вздохнула. — Господи, милостивый, что же это деется! Верочка, Верочка…
— Вы все выстрел слышали? — спросил Зыков у Константина Данилыча.
— Как не услышишь. Окно-то открытое было.
— А спустя какое время закричал Миньков?
— Сразу же после выстрела, — сказал Константин Данилыч.
— Сразу же, сразу, — подтвердила Агафья Платоновна.
— А я не слышал ни выстрела, ни крика, — сказал Ефим. — Я в это время в сенях сидел. Курил и про жизнь думал.
— А к ручью вы ходили? — спросил Зыков.
— Да нет. Когда они повалили из дома, я подумал, что Куприяна Гавриловича провожают.
— Гостей, кажется, бегом не провожают, — усмехнулся Зыков.
Он заметил, что последние его вопросы и усмешки насторожили Константина Данилыча. Старик, подумав, сказал:
— Мы не бежали. В сенях темно, шею сломать недолго. На улице — там — да, бежали.
«Старик умен и догадлив, — подумал Зыков, с интересом разглядывая его иссеченное морщинами, суровое лицо с глубоко запавшими ястребиными глазами. — С Ефимом как следует поговорить, конечно, не даст. Но попробовать надо».
— Сколько же времени, Ефим Константинович, вы в сенях сидели?
— Помнит он! — пренебрежительно махнул рукой Константин Данилыч.
— А вот и помню! Зашел в дом — никого. Стол не убран. Бутылка стоит недопитая. А я чистоту люблю. Приборкой занялся.
— Ну что ты врешь! — возмутилась Маруся. — Сидит треплет языком, а люди, делом занятые, его слушать должны! Приборкой сроду не занимался.
— А тут занялся. Бутылку опростал.
В дом в сопровождении председателя поселкового Совета зашел Алексей Антонович. Увидел, что Зыков и Баторов сидят за столом и распивают чай, в удивлении изогнул брови и, глядя куда-то поверх их голов, отрывисто бросил:
— Жду вас в поселковом Совете. — Круто и четко, будто на смотру, повернулся и вышел.
Миша сразу же вскочил, но Зыков старательно и неторопливо допил чай и только после этого поднялся. Константин Данилыч проводил их за калитку, подал сухую, твердую руку.
— Заходите. Может, помощь понадобится или еще что. — Кашлянул. — А на Ефимшу не обращайте внимания…
И Зыков снова отметил, что старик насторожен и обеспокоен.
Над Байкалом посветлело, в разрывах туч трепетали звезды, их, казалось, вот-вот угасит злобно воющий холодный ветер. Была поздняя ночь, поселок спал глубоким сном, собаки и те не лаяли. Миша Баторов поднял воротник плаща, втянул голову в плечи, стал похож на иззябшего воробья. Скис парень. Растормошить надо бы, но и у самого на душе не больно весело.
