Писатели сбились в кружок, о чем-то оживленно толкуя. Кто-то из них спросил:
— Сонечка, ты обедаешь с нами?
Миша не дал ей ответить, торопливо сказал:
— Я тоже иду обедать. Вас приглашаю.
Она посмотрела на писателей, на него — явно колебалась.
— Не раздумывайте, — попросил он. — Когда милиция просит, ей отказывать не полагается.
— Да? — серьезно спросила она, но тут же засмеялась, помахала рукой писателям: — Идите.
Обедали в «Селенге». Все еще немного робея, Миша вертелся на стуле, говорил много и бестолково, пока не вспомнил о книжке. Достал ее из кармана, полистал.
— Хорошая книжка.
— Да-а? — недоверчиво-ждуще и вместе с тем насмешливо спросила она.
— Да, — подтвердил он. — Хорошая. Даже не верится, что вы могли написать такое.
— Вот это комплимент! — изумилась она.
— Я читал и статью. Никакого сравнения.
— Э, с тобой, как говорится, не соскучишься. Я-то думала — поклонник, а меня заманил критик. Но сравнивать не надо, дорогой критик. — Она доверительно притронулась к его рукаву. — Журналистика и поэзия — вещи разные, часто несовместимые. Поэт в журналистике — краснодеревщик, колющий дрова.
— А мне казалось, слово, оно, тут ли, — постучал пальцем по книжке, — там ли, словом и остается. И когда его коснется талант…
— А что такое талант? — перебила она. — Можно быть талантливым журналистом, талантливым поэтом, талантливым милиционером, — еле заметно усмехнулась. — Но тем, и другим, и третьим одновременно — вряд ли.
Официантка принесла вино и закуску. Он поднял рюмку.
— За вашу книгу. За то, чтобы вы написали еще много-много.
— За это можно, — согласилась она, посмотрела на книжку. — Первая. Самой не верится. Знаешь, мне жутковато и весело. Будто на качелях. — Вдруг, кажется, застеснявшись признания, спросила: — Почему, любопытно, ты пошел в милицию?
— Из-за пуговиц. С детства люблю блестящие пуговицы.
— А мне мама с детства говорила: «Вот позову милиционера, уж он тебе задаст». — Она глянула на него, словно бы извиняясь, не всерьез, со скрытой, подразнивающей насмешливостью, — А ты действительно милиционер?
— Конечно, — с горделивостью, тоже несерьезной, ответил он. — Самый настоящий. — И без всякого перехода спросил: — Как насчет телефончика? Рабочего, а также и домашнего.
— Господи! И милиция туда же — телефончик! — В ее голосе была неподдельная досада, и она, видимо, поняла, что говорит резковато, добавила: — Если я не ошибаюсь, милиция сама прекрасно находит нужные телефоны.
— Да, только ведь я сельская милиция.
