Меньше пафоса, господа! | страница 12



– Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа…

Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:

– Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!



Не могу жить без печатного слова. Впрочем, без непечатного тоже.



Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. Руководила грузчиками… И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!



Я уже давно ничего не читаю. Я перечитываю, и все Пушкина, Пушкина, Пушкина. Мне даже приснилось, что он входит и говорит: «Как ты мне, старая дура, надоела!»



Мальчик сказал:

– Я сержусь на Пушкина, няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои.

– Прелесть, – передавала услышанное Раневская. После глубокого вздоха она продолжила: – Но боюсь, что мальчик все же полный идиот.



Известная актриса в истерике кричала на собрании труппы:

– Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!

Раневская заметила:

– Терпеть не могу стоять в очереди!



Ах, какой умный вид у этого болвана!



В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач заметил:

– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.

– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – парировала Фаина Георгиевна.



Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:

– Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.

– С удовольствием, – ответила Раневская, – хоть сейчас!



Я никогда не была красива, но я всегда была чертовски мила! Я помню, один гимназист хотел застрелиться от любви ко мне. У него не хватило денег на пистолет, и он купил сетку для перепелов.



В подвенечном платье каждая женщина напоминает Деву Марию. На лице появляется выражение крайней невинности.



– Старая харя не стала моей трагедией. В 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»



Ой, какая худая девочка! Совсем нет мяса, одни кости. Как же я буду воспитывать ее? Я отобью себе руку!



Скажи, маленькая, что ты хочешь: чтобы тебе оторвали голову или ехать на дачу?



Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости».



Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!