Наружность Гарнаша, однако, едва ли соответствовала роли Персея, возложенной на него. Она увидела перед собой высокого худощавого человека с выступающими скулами, длинным, с горбинкой носом, яростно топорщившимися усами и глазами острыми, как лезвие клинка, и показавшимися ей проницательными.
В комнате повисла гнетущая тишина, нарушенная в конце концов Мариусом, который, опустив локоть на спинку кресла, где сидела Валери, произнес:
— Месье де Гарнаш несправедлив к нам, считая невероятным тот факт, что вы более не желаете покидать Кондильяк.
Это было совсем не то, что Гарнаш имел в виду, но парижанин не счел нужным поправить его.
Валери ничего не ответила на это, но ее взгляд наткнулся на хмурое лицо мадам. Гарнаш сохранял молчание, делая собственные выводы.
— Мы послали за вами, Валери, — сказала вдова, продолжая сказанное ее сыном, — чтобы вы могли сами убедить месье де Гарнаша, что это именно так.
Ее голос звучал сурово и донес до слуха девушки тонкое, бессловесное повторение угрозы, прозвучавшей накануне из уст маркизы. Мадемуазель уловила ее, и Гарнаш тоже ее почувствовал, хотя и не смог бы точно определить, в чем именно заключается угроза.
Девушка, казалось, затруднялась ответить. Ее глаза встретились с глазами Гарнаша, и она потупилась, испугавшись их блеска. Его взгляд, казалось, читал ее мысли; но внезапно это пугающее наблюдение стало для нее единственной надеждой. Если все именно так, тогда не столь важно, что она будет говорить. Он сможет догадаться обо всем.
— Да, мадам, — наконец произнесла она, и ее голос стал совершенно невыразителен. — Да, месье, мадам говорит верно. Я желаю остаться в Кондильяке.
Со стороны вдовы, стоящей в шаге или двух от Гарнаша, послышался сдержанный вздох. Это не ускользнуло от парижанина. Он уловил звук и воспринял его как выражение облегчения. Маркиза сделала шаг назад, как бы случайно, но Гарнаш думал иначе. Ее позиция сейчас имела свое преимущество: позволяла ей стоять там, где он не мог видеть лица мадам, не поворачивая своей головы. Гарнаш чувствовал, что именно это было причиной. Чтобы расстроить планы маркизы и показать, что угадал ее намерения, он тоже с нарочитой беззаботностью отступил назад, опять очутившись на одной линии с ней. Затем, обращаясь к Валери, заговорил:
— Мадемуазель, очень жаль, что вы написали королеве, будучи в волнении, и сейчас ваши намерения изменились. Я простой человек, мадемуазель, всего лишь грубый солдат, получающий приказы, чтобы повиноваться им, и не имеющий власти, чтобы обдумывать их. Мне приказано сопровождать вас в Париж. Ваша воля при этом не принимается во внимание. Я не знаю, каких действий ожидала бы от меня королева, видя ваши затруднения; вполне возможно, она предпочла бы оставить вас здесь, как вы того желаете. Но я не знаю мыслей королевы. Я могу лишь руководствоваться ее приказаниями, а они не оставляют мне другой возможности, кроме одной, — просить вас, мадемуазель, немедленно собираться в дорогу.
