Потеря в людях на 3-м бастионе и Малаховом кургане была огромная, и числа оставшихся едва хватало для действия при орудиях. Между тем неприятельские выстрелы разрушали наши укрепления, построенные наскоро, из сухой земли, не успевшей слежаться. Отверстия в укреплениях (амбразуры), сквозь которые стреляли орудия, поддерживаемые досками, загорались, и для тушения их необходимо было назначить особых рабочих. В таких затруднительных обстоятельствах Корнилов поскакал к острогу, где содержалось много арестантов.
– Всех арестантов, не прикованных к тачкам, – сказал он караульному офицеру, – отведите на Малахов курган. Я сейчас сам буду и распоряжусь работой.
Прикованные к тачкам просили, как милости, и их пустить туда же. Им стало совестно за самих себя, совестно за то, что им не доверяют даже и в такие минуты.
– Нет, мы не останемся здесь, простите нас, – кричали они, – пустите сражаться с врагами, мы умрем на батареях.
Кандалы при содействии товарищей вмиг были сняты, и арестанты выстроились в три шеренги.
– Ребята! – сказал им Корнилов. – Марш за мной на Малахов курган, там самоотвержением и храбростью заслужите прощение нашего милостивого Государя за прежние ваши проступки.
С криком «Ура!» тысячная толпа арестантов хлынула за лошадью Корнилова, поскакавшего вперед. Высоко оценили арестанты доверие к ним адмирала, и отслужили они свою службу верой и правдой. Многие из них были убиты на бастионах севастопольских, а оставшиеся в живых заслужили полное прощение, переменили свое поведение и, став честными людьми, удостоены наградой.
На Малаховом кургане Корнилов, как и везде, был встречен громким «Ура!» 44-го флотского экипажа.
Распоряжаясь на кургане, адмирал появлялся в самых опасных местах. Слыша постоянные просьбы своих приближенных возвратиться домой, Корнилов хотя и соглашался их исполнить, но не вполне.
– Постойте, мы поедем еще к тем полкам, – сказал он, указывая на Бородинский и Бутырский полки, – а потом госпитальной дорогой домой.
Постояв еще несколько минут, он в половине двенадцатого часа произнес: «Ну теперь поедем», но не успел сделать и трех шагов, как ядро оторвало ему левую ногу у самого живота. Адмирал упал; его подняли, перенесли за насыпь и положили между орудиями.
– Ну, господа, предоставляю вам отстаивать Севастополь! Не отдавайте его, – сказал В. А. Корнилов окружавшим его и скоро потерял память, не испустив ни одного стона. Он пришел в себя только на перевязочном пункте и причастился Св. Таин. Заметив, что его хотят переложить на носилки, но затрудняются приподнять, чтобы не повредить рану, Владимир Алексеевич сам через раздробленную ногу перекатился в носилки и был отнесен в морской госпиталь. Чувствуя приближение смерти, он ожидал минуту эту с совершенным спокойствием.
