– Ты была непоседливым ребенком, ведь так?
– Не то слово! – Кэрролл улыбается, выпускает в потолок клубы дыма.
– А я не помню… – Молли заставляет себя не смотреть на колени Кэрролл. – Не помню, каким было мое тело в молодости.
Желание прикоснуться подчиняет мысли. Прикоснуться к своей жизни. К своему телу.
– Как думаешь, каким оно было? – Молли осторожно касается коленей Кэрролл. Шрамы. Такие знакомые. Такие родные.
– Кто?
– Тело, которое сейчас принадлежит мне, – Молли поднимается выше. Чувствует подушечками пальцев гладкую кожу. Наслаждается. Вспоминает.
– Я не знаю, – голос Кэрролл звучит где-то далеко.
Молли подвигается ближе. Пепел падает на кровать. Она улыбается.
– Нужно задерживать дым.
– Что?
– Когда затягиваешься, задерживай дым в легких, – Молли смотрит на нее, подавая пример.
Далекий мир заполняет сознание несуществующими звуками.
– Вот так. Да, – собственный голос эхом возвращается назад. Множится. Сливается с музыкой, которой нет. Тело расслаблено. Беспечно. – Умная девочка, – шепчет Молли. Затягивается. Выдыхает дым в открытый рот Кэрролл. – Держи его…
Кэрролл кивает. Голубые глаза наливаются кровью. Молли касается рукой ее талии. Поднимается выше.
– Думаешь, Кауфман оценит это?
– Не знаю, – Кэрролл шумно выдыхает. Заходится кашлем. – Считаешь, нужно было надеть бюстгальтер?
– Ты скажи.
– Думаю, это неважно, – Кэрролл смотрит на губы Молли мутным, ничего не выражающим взглядом. – Каково это, быть высшей?
– Высшей? – Молли пытается подобрать слова. – …Необычно.
– Необычно… – Кэрролл закрывает глаза. Облизывает губы. Ждет, призывно приоткрыв рот.
«Кто это? Куза? – пытается заставить работать свою голову Молли. – Куза или все еще Кэрролл? Все еще ее тело? Ее губы?»
– Я думала, тебе не нравятся женщины.
– Я не знаю. Мне уже, наверное, все равно.
– Лишь бы стать высшей?
– А это плохо?
– Нет. Наверное, нет, – Молли чувствует руку Кэрролл на своем бедре.
«Может быть, Куза тоже скучает по своему телу? Скучает по прошлой жизни?»
– Если только тебя не тревожит, что высшие не могут иметь детей.
– Думаю, я смогу пережить это, – Кэрролл снова затягивается. Держит дым, исследуя бедра Молли. – А мне нравится, – шепчет она.
– Нравится трогать меня?
– Нравятся сигареты, которые ты мне дала.
– У меня их много.
– Это хорошо, – она выдыхает. Открывает глаза. – Я все правильно делаю?
– Делаешь что?
– Моя рука.
– Ах, рука!
Молли смотрит на Кауфмана.
Он сидит в кресле напротив них. Безмолвный. Безликий.
