Один заезжий ученый человек объяснял Петрищеву, что ловля удочками полезна для кащеевского водоема. Не вылавливай плотву, она расплодится так, что не хватит кислорода в воде, и вся рыба задохнется. Но острожный бой вреден. Многие подранки уходят, болеют и, если не становятся добычей выдры, подыхают, гниют, заражая все вокруг себя, губя икру и молодь. Нынешняя убыль плотвы и щук в Кащеевском озере объясняется прежде всего острожным боем и вообще хищническими способами ловли.
Рыбы, конечно, стало меньше, особенно если сравнить с довоенными годами, тогда плотву по весне руками ловили старухи да пацанье, взрослые мужики этим делом брезговали. Но, как говорится, на наш век хватит. Опять же и в щуке недостатка нет. Может, таких крокодилов, как прежде, на пуд с лишним, нынче не возьмешь, да ведь старая щука невкусная, травянистая, а хороших молодых щучек да щурят и сейчас за мое поживаешь. Зато почти исчезла рыба, на которую вольные рыбаки не посягали, только артельщики: корюшка, налим. То ли слишком рьяно ее отлавливали, то ли мор нашел, кто знает! Петрищев мало заботился этими вопросами, он вообще не любил рыбачить. Ему куда приятнее было в свободный час послушать радио или патефон, посмотреть картинки в «Огоньке».
Он занимался рыбалкой не для отдыха — для дела. А предался он этим мыслям просто от тревоги, что опоздал, что не один уже, верно, рыжий факел, не одна фара обрыскали озерное дно близ устья Бегунки; рыба забрана или распугана, и ему останутся поскребыши. Хорош он будет!
Петрищев быстро подсчитал: килограмм плотвы идет за семьдесят копеек, ему требуются три сосуда на каждый из трех дней праздника, еще сосуд клади в расчет Нюшки и сосуд на случай гостя, — значит, он обязан взять двадцать пять килограммов рыбы.
Петрищев уверенно вел лодку сквозь кромешную тьму по крутым излучинам Бегунки. Тьма усиливалась нависшими над водой ивами, отсекавшими даже тот слабый свет, какой источало небо. Яша тоже закурил, и красная точечка его папиросы казалась Петрищеву далеким светофором торфяной узкоколейки, связывающей поселок Наречье с Лихославлем. Вскоре впереди смутно вычернилась избушка лесничего. Они приближались к устью. Петрищев выключил мотор и, когда иссякла сила разгона, налег на кормовое весло. Они неслышно миновали лесникову усадьбу, где нередко обогревалась озерная охрана, скользнули в один из рукавов изрезанного отмелями широкого устья и вскоре вышли в озеро. Петрищев скулами почувствовал, что воздух здесь холоднее, чем на реке, — сиверко потягивает, — и усмехнулся над незадачливым Яшей. Его-то самого никакой студью, никаким ветром не могло пробрать сквозь герметический водолазный костюм.
