– Да, – вздохнула Тася, – было бесконечно тяжко испытывать такое презрение, но я в глубине души и радовалась. Ведь это хорошо, когда народ так ненавидит предателей.
– Ну вот и отдохни.
Он вложил ей в руку записочку, и она крепко сжала пальцы в кулак.
– Ещё вопрос: когда воскреснет Разгонов?
– Это зависит от обстановки... Своевременно или несколько позже, как говорится... А личное поручение не забудешь?
– Ну, ещё бы!
Когда стало светать, захлопал мотор самолёта, Тася и Иноземцев вышли на поляну. Облака стояли высоко, снег перестал. Иноземцев помог Тасе подняться и сесть в машину позади лётчика.
– Ни пуха, ни пера!
– И тебе, Тася.
Они обнялись.
Самолёт побежал по поляне, оторвался от земли, прошёл над верхушками елей, сделал круг и ушёл на восток.
Несколько мгновений Иноземцев глядел ему вслед. Стук мотора затих в облаках. Иноземцев повернулся к шалашу:
– Борода! Давай «Абрека».
В кустах послышалось фырканье коня и мягкое шлёпанье подков по земле.
Глава XXII
Подполковник Смирнов
Андрей Андреевич Хлебников не то чтобы привык к мысли о своём одиночестве, но размеренная, трудовая жизнь постепенно успокаивала его. Он засыпал с мыслью, что следующий день его жизни размечен по часам, что у него нет времени для грустных размышлений. Лекции, консультации, совещания. Всё шло заведённым порядком. Лишь однажды произошёл странный случай: дважды, поздно ночью, зазвонил телефон. Андрей Андреевич несколько раз повторил в трубку, что он слушает, – никто не ответил. Очевидно, позвонили по ошибке.
Не забывали Андрея Андреевича и его ученики. Среди них были уже известные стране люди. Одни всё ещё приходили к нему за советами, другие для того, чтобы просто поглядеть на своего учителя, узнать, не терпит ли он в чём нужды в это суровое время. Поэтому Андрей Андреевич нисколько не удивился, когда к нему однажды явился молодой подполковник, один из недавних его учеников, Николай Дмитриевич Смирнов.
Смирнов приехал с Западного фронта. Он много рассказывал о том, что видел и сам пережил.
В беседе за чаем они вспомнили общих знакомых, Смирнов сказал:
– Однако у вас превосходная память, дорогой учитель. Сколько людей, можно сказать, прошло через ваши руки, и всех вы помните – вот что удивительно.
– Ну, далеко не всех. За тридцать шесть лет разве всех упомнишь?
– Кстати, вы, кажется, были доцентом в Рижском политехникуме?
– Как же, три года. С девятьсот седьмого по одиннадцатый.
– А не помните ли вы студента старшего курса по фамилии Краузе. Густав Максимильянович Краузе?
