Он ни в чем не был уверен.
Он изменился до неузнаваемости, стал другим человеком.
Полно, он ли это?
Сегодня утром, провожая до двери многословного человека с носом и галстуком наперекосяк, он прислонился к дверному лакированному косяку, и взгляд его упал на фотографию Александра. Он вздохнул. Что мы знаем о наших близких? Кажется, они как на ладони, а на самом деле скрыты от нас за семью печатями.
Александр изменился после смерти матери. Он замкнулся в тактичном молчании — словно считал, что на мучившие его вопросы отцу не под силу ответить.
Каждое утро во время завтрака Филипп ждал, что тот заговорит. Однажды он обнял сына за шею и спросил: «А что, если ты прогуляешь школу и мы куда-нибудь прошвырнемся?» Александр вежливо отказался: «Контрольная по математике, я не могу пропустить».
«Он меня избегает. Может, обижается на то, что я появлялся на людях с Жозефиной. Или его настигла тоска по матери».
Александр не плакал на Пер-Лашез. Ни губы, ни голос сына не дрожали во время кремации. Может, он сердился на отца, что тот не уберег мать?
В горе и в радости, в болезни и в здравии…
За эти несколько месяцев сын повзрослел, у него изменился голос, на подбородке появился пушок и маленькие красные прыщи. Он вырос физически и морально. Это уже не его малыш, не его сыночек. Он стал незнакомцем.
Как и Ирис.
«Странно, — подумал Филипп, — можно жить бок о бок и ничего не знать о человеке. Потерять друг друга из виду, беседуя каждый день на кухне. В супружеской жизни с Ирис я был гостем. Бледным силуэтом, скользящим по коридорам, садящимся за стол и уходящим на работу. По вечерам я засыпал в маске и с берушами в ушах».
Александру скоро пятнадцать, в этом возрасте родители раздражают да мешают. Иногда сын уходил куда-то по субботам. Филипп отвозил его и забирал. В машине они не разговаривали. У каждого были одинаковые холостяцкие привычки, жесты и манеры. Александр хлопал себя по карманам, чтобы проверить, на месте ли ключи, мобильник и мелочь, потом поворачивался к окну, приваливался лбом к стеклу и смотрел на размытые огни большого города.
Филипп порой узнавал собственные движения. И улыбался, глядя на дорогу.
Погода была необыкновенно зябкая для конца ноября, дул сырой пронизывающий ветер. Александр возвращался домой через парк, ругаясь на чем свет стоит: опять кто-то увел у него теплые меховые перчатки. Сплошные воришки в этом лицее. Стоит оставить шарф или перчатки без присмотра, будь уверен — стащат. А уж мобильники и айподы вообще стоит прятать подальше и не светить.
