— МИ-6?
— Она самая, — подтвердил мою догадку Уолтер. — Люди из МИ-5 ловили шпионов, а мы их плодили. Это был пятьдесят второй год. Славный. Я тогда щеголял в солнцезащитных очках — новинке сезона, красивый и неотразимый, как Оскар Уайльд. Олимпийские игры в Хельсинки, Хемингуэй издал своего несчастного «Старика и море», Стейнбек выдал бесподобный «К востоку от рая», телевидение передавало «Сломанную подкову» Дарбриджа, смерть нашего старого короля — Георга, молодая королева всходит на престол, свадьба Рональда Рейгана, но об этом я узнал, разумеется, гораздо позже. — Он засмеялся. — Золотые годы… Ну вот, наш старый бульдог Уинстон объявил миру о создании Британией атомной бомбы, а я начал трудиться на благо английского королевства и для мира во всем мире. И поставили меня заниматься восточными славянами. Поскольку языковая специализация в колледже у меня была соответствующая.
Он еще раз приложился к своему бокалу.
— Не буду рассказывать тебе свою службу во всех подробностях, в конце концов, это дела давно минувшие, но о выводах, к которым подтолкнула меня работа, я тебе сообщу.
Он надолго задумался.
Я знал в общих чертах те сведения, которыми он решил поделиться, но грядущий разговор, запечатлевшийся в моей «памяти» несколькими кусками, наверное, стоило повторить, чтобы помнить частности.
— В общем, оказался я в Корее, где в то время шла небольшая война. Слышал?
— Не особенно. Там вроде бы американцы воевали?
— Воевали американцы, но вот разведка была представлена всеми подряд — от русских и китайцев до французов, хотя этим-то там точно делать было нечего. И вот там я впервые столкнулся с явлением, которое заставило меня по-другому взглянуть на устройство мира. До того он представлялся мне не очень упорядоченным местом, где нет никакой определенности, где можно добиться чего-то своими талантами, влезть на самую верхушку социальной лестницы, ну ты понимаешь… В общем, я стал свидетелем сцены, когда поспорили два американских офицера в полковничьих чинах — один настаивал на посылке в место, где велся бой, мобильной группы, чтобы вытащить какого-то майора, а второй говорил, что никаких ресурсов у него для этого не имеется, и требовал визу двухзвездного генерала. Они орали друг на друга на очень высоких оборотах, пока не появился какой-то американский корреспондент и не встал на сторону первого полковника. Стоило ему вставить свое слово, как второй военный стал послушным — нашлась и группа, и бензин для машин, и даже пара штурмовиков для прикрытия группы сверху. Я спросил у Джина, это был мой начальник, что должна означать эта сцена, и услышал, что это всего-навсего масоны. Слово собрата по ложе значит для масона гораздо больше, чем мнение начальника по службе. И хотя напрямую они предпочитают не сталкивать эти интересы, но если вдруг подобное происходит — выбор всегда в одну сторону. До того я думал, что масонство — это такая форма объединения скучающих людей, что-то вроде мужского клуба с длинной историей и стремлением объяснить сверхъестественными знаниями чего-то неочевидного, но здесь я был вынужден пересмотреть свои рассуждения об этом феномене. Я сказал тогда Джину: «Здорово, шеф, я бы хотел примкнуть к такому клубу!», а он посмотрел на меня вот так, — Уолтер выпучил свои маленькие глаза, изобразил самую высокую степень удивления — как перед заговорившей улиткой. Потом рассмеялся и закончил: — Джин посмотрел на меня вот так и ответил: «Здорово, парень, что тебе в голову пришла такая мысль, но зачем ты ордену? Ты не министр, не известная личность, не модный писатель, не судья и не банкир — зачем ты ордену?» Так он сказал. И знаешь, что я понял?
