— Ваше искусство живет и расцветает только в мирное время. Я не хочу сказать плохое о твоей стране, но согласись, что у вас могут скоро наступить очень неспокойные дни. Поэтому тебе было бы полезно на время покинуть свою страну. Микены могут стать твоей новой родиной. Там ты найдешь почет, богатства и столь необходимый тебе мир. Твои замечательные творения будут радовать наши сердца и сердца твоих почитателей во всех странах на берегах великого Зеленого моря. Я не стану тебя торопить с ответом. Обдумав на досуге мои слова, ты найдешь, что сказаны они от чистого сердца и с добрыми намерениями.
От слов бородатого чужестранца на Тутмоса повеяло огромным неведомым простором далеких земель. Он медленно шел, по-новому оглядывая знакомый с детства облик своей родины. Теплые сумерки, разноголосый рев возвращающихся с пастбищ стад, юркие загорелые подростки-пастухи, следы босых девичьих ног на пыльной земле, стремительные темные силуэты птиц на остывающем фоне и резко очерченная неровность близкой пустыни — все это было так привычно, что порой не замечалось.
Странные слова — Милет, Троя, Микены — звучали притягательно и волнующе. Тутмос ощутил на губах горьковатые брызги волн Зеленого моря, в воображении рисовались горы, заросшие огромными деревьями, низвергающиеся с неба потоки воды, шумные портовые города, где встречаются люди сказочно далеких стран.
Тутмос никогда не предполагал о столь обширных границах своей славы, и ему на миг стало страшно, словно он заглянул в бездну.
Лицо микенца было спокойно и непроницаемо, ему можно было верить. Его глаза, видевшие десятки стран и бессчетное множество людей, выражали усталое пресыщение виденным. Но что он знает, этот равнодушно взирающий человек, о древней земле Кеме? Тутмос почувствовал легкое ощущение обиды. Он вспомнил ворчливого Мена, едкий ум Юти, свою уютную мастерскую, в которой работал еще его отец,
А исполинские храмы и колоссальные статуи на краю пустыни, притягательную силу которых он испытал на себе, несмотря на чувство неприязни? Незыблемые и тяжелые, словно вросшие в каменистую землю Кеме, они представлялись сейчас молодому скульптору основанием огромной и незримой пирамиды, на вершину которой он должен был вознести чудесную скульптуру царицы Нефрэт.
Тутмос остановился; это было то самое место, откуда он смотрел сегодня на рабов. Сейчас их уже не было, лишь сиротливо и неподвижно возвышались тонкие шеи птиц-шадуфов.
