– Добро пожаловать, – сказал она. – И, прежде всего, спасибо за ваше письмо; оно так меня согрело. Как любезно с вашей стороны, что вы сдержали слово и вспомнили о нас.
Гордон ответил, что справлялся о них тому уже десять дней.
– Сюзанна рассказала нам. И так хорошо вас описала, что Сент-Арно и я сразу же вас узнали. Прошу простить, что не принимаю вас в парадных помещениях. Мы здесь пока еще будто в гостях у самих себя и ограничиваемся несколькими задними комнатами. Счастье еще, что в доме есть хотя бы приличный садовый балкон. Кстати, у нас гость. Позвольте, я пройду вперед.
Гордон поклонился, и минуту спустя оба, миновав помещение, расположенное уже в боковом флигеле и заполненное филодендронами и прочими лиственными растениями, вышли на каменный эркер, похожий скорее на открытую в сад комнату, чем на балкон. Здесь стояли железные стулья, стол и этажерка, на садовой скамье, устланной подушками, сидел пожилой господин с белоснежными волосами. При виде Гордона он встал.
– Господа, позвольте вас представить: господин фон Лесли-Гордон, господин придворный проповедник доктор Дёрффель. Ну, а теперь прошу садиться. Этот стул в углу… вероятно, запылился… впрочем, неважно, устраивайтесь поудобнее. Ну-с, господин фон Гордон, позвольте предложить вам бокал этого монтефьясконе[120]. Впрочем, может быть, господину придворному проповеднику сподручнее взять это на себя? У него крепкие нервы и твердая рука, а у меня что-то постоянно дрожат пальцы; ни морской, ни горный воздух не смогли мне помочь. Но не будем о грустном. Ваше здоровье, господин фон Гордон.
– И ваше, милостивая государыня.
Сесиль поблагодарила.
– Вы еще помните тот день, когда мы в последний раз вот так же сидели вместе, за одним столом?
– О, разве можно забыть такой день?
И он начал было цитировать стишок, который Роза посвятила прекраснейшей из всех жемчужин.
Но Сесиль не дала ему договорить.
– Нет, господин фон Гордон, вы не должны повергать меня в смущение, и менее всего здесь, в присутствии моего друга, заменившего мне отца. Да, гольцы, и наставник из Роденштайна, и гимнасты на марше – все это было восхитительно. Но восхитительнее всего то, что мы сейчас беседуем об этом и не только посвящаем господина придворного проповедника в наши общие приятные воспоминания, но и можем рассчитывать на понимание с его стороны. Ибо у него душа истинного жителя Гарца и сам он, если не ошибаюсь, родился в Кведлинбурге.
– Нет, голубушка, всего лишь в Хальберштадте.
