После полутора часов уговоров Сусу удалось убедить, что она меня неправильно поняла: на самом деле она мне очень понравилась, просто сегодня у меня много очень важных дел, а завтра я ей позвоню. Сусу — нехотя — согласилась принять тридцать долларов, но выдвинула дополнительные условия: во-первых, чтобы мы отвезли ее домой, а во-вторых, чтобы моя рубашка осталась у нее — потому что она хотела сама ее постирать и зашить, а также в качестве гарантии нашей следующей встречи. Наблюдая за тем, как Сусу запихивала мою бедную израненную рубашку в свою сумочку, я догадывался, что никогда больше ее (рубашку) не увижу... Чтобы Сусу убралась наверняка и поскорее, а также в качестве широкого жеста, вместе с трубочкой из мятых долларовых купюр я сунул ей в руку пачку влажных салфеток, которыми Гена рекомендовал "стирать сперму с черных девушек".
Тем временем Гена отправил Огастеса на поиски джипа, который с ночи торчал в куче песка где-то по соседству. В ожидании машины все три девушки вышли на крыльцо, уселись на стулья, закинув ноги на парапет, и стали дружелюбно болтать с уборщицей и охранником. Солнце уже стояло высоко в небе, поливая мир ослепительными горячими волнами света.
— Слушай, Гена, — сказал я ему смущенно, — У меня ведь из одежды теперь только джинсы и носки остались. Мне ехать не в чем.
Порывшись в своем шкафу, Гена отжалел мне растоптанные шлепанцы и просторную майку с надписью на иврите, которая повисла на моем худом туловище, как мешок из-под картошки.
Полчаса спустя Огастес благополучно пригнал машину во двор. Гена и Фанта сели спереди, Тата, Cусу и я — сзади. За несколько утренних часов черный джип сильно нагрелся, и внутри было жарко, как в парилке. Опустив стекла, девушки тут же принялись весело щебетать между собой, взволнованные возможностью средь бела дня прокатиться по Монровии на крутой тачке.
Проехав несколько кривых разбитых улочек, машина выехала на широкую грунтовую дорогу и вклинилась в неторопливую вереницу автомобилей, среди которых преобладали выкрашенные в желтый цвет раздолбанные легковушки-такси, часто без окон и дверных ручек; они громко дребезжали, осторожно пробираясь по многочисленным ухабам и канавам и испуская клубы черного дыма. Как правило, каждая такая машина везла по шесть-семь пассажиров в салоне, а часто еще два-три человека сидело сзади, в открытом багажнике, свесив ноги в шлепанцах. Водители непрерывно сигналили и надрывно орали, высунувшись в открытые окна; таким способом они сообщали прохожим, что у них еще есть свободные места.
