— Так я же открывал вам ворота, когда вы утром пришли! Ты разве не помнишь?
— Я себя неважно чувствовал... Да и темно было...
— Меня зовут Эймос, — сказал африканец. — Боссман, у тебя закурить не найдется?
Я протянул Эймосу открытую пачку; он внимательно посмотрел мне в глаза и одним движением вытащил сразу несколько сигарет. Растерявшись от неожиданности, я молча наблюдал, как Эймос чиркнул спичкой и закурил, непринужденно засунув остальные сигареты в карман шубы.
— Курить вредно, — произнес я с нескрываемой иронией.
— Нет, совсем нет! — решительно запротестовал охранник. — Выкурив сигарету, я чувствую себя сильным, очень-очень сильным!
При этом он жестами и мимикой изобразил, каким сильным он себя чувствует: сжал кулаки, напряг бицепсы, нахмурил брови и вытаращил глаза. Затем он облокотился на перила и с удовольствием затянулся.
— Боссман, ты ведь недавно приехал? — спросил Эймос после минутной паузы.
— Да, вчера вечером.
— Можно я дам тебе совет? Будь осторожен с либерийскими девушками! Они очень-очень плохие!
— Серьезно? — заинтересовался я. — Почему?
— Война сделала их такими, — грустно сказал Эймос. — Девяносто девять процентов либерийских девушек — проститутки. Им нужны только деньги! Ради денег они сделают все что угодно... Если хочешь действительно хорошую девушку — скажи мне, и я приведу тебе свою сестру.
Мы курили в тишине, задумчиво разглядывая друг друга. Однако же надо было что-то решать с моей белокурой подругой! Пока она не прописалась в моей комнате окончательно.
Я затушил сигарету и спросил у Эймоса, перед тем как вернуться в дом:
— Скажи, а ящерицы съедобные?
Мой вопрос вызвал у него приступ смеха:
— Конечно, нет! Иначе я бы уже жарил их на раскаленных углях.
*******
Полуголый Гена стоял перед зеркалом в гостиной, благосклонно разглядывая свое отражение. Из одежды на нем было только обернутое вокруг бедер полотенце. Вооружившись лаком и расческой, Гена колдовал над своей прической. Его полные бока подрагивали при каждом движении; икры ног своей тяжеловесной монументальностью напоминали дорические колонны. Вид у Гены был, как у римского патриция, который только что покинул термы и готовился пойти на заседание Сената.
Дверь в комнату Гены была открыта; на его кровати валялись две африканки, которые весело и громко переговаривались, качая ногами в воздухе. Длинную и худую Фанту я уже видел накануне; вторая девушка была низкого роста и полноватой.
— Доброе утро, — сказал я.
