Вся осень 1827 года прошла в трудах. Никто не мешал затворнику. Не появлялся и Одоевский.
Но в один из октябрьских вечеров Глинка радостно встретил долгожданного гостя.
– Вот уж во-время пожаловали, Владимир Федорович! – и, едва Одоевский снял пальто, хозяин увлек его в кабинет. – Чем порадуете?
Одоевский рассказал о многих своих предприятиях. Кое-что думает он усовершенствовать в органе, и тогда преобразованный по требованиям науки орган поразит слух небывалой мощью. Кое-чего добился он в химических опытах. Есть нечто новое в полифонии, о чем, кажется, не подозревают даже признанные авторитеты. Но здесь сделан только первый поиск.
– Да, чуть не забыл, – оживился рассказчик, – изобретен мною строго научный соус…
– Соус? – переспросил Глинка, удивленный скачком к кулинарии. – Бог с ним, с соусом. А сочиняете?
– Кое-что замыслил в жанре фантастическом, в дань альманашной моде, – признался гость.
– Бог с ними, с альманахами, – опять отмахнулся Глинка, – спрашиваю о музыкальных ваших сочинениях.
– Нет, бросил, – твердо отвечал Одоевский. – признаться, не вижу для музыки той реторты, в которой мог бы открыть миру новые ее элементы… Но жажду, Михаил Иванович, знать о ваших трудах.
– Должно быть, тоже реторты не имею. – улыбнулся Глинка. – С тех пор, как расстался с принцем Гамлетом, никаких прибытков у меня нет.
– Помню, даже очень помню, и сердечно сожалею о том, что оставили вы Шекспира.
– Увлекся было после того испанским дворянином Дон-Жуаном. – вспоминал Глинка.
– Как Дон-Жуаном? – Одоевский был совершенно озадачен. – После того как Моцарт…
– Нет, – перебил Глинка, – вместе с Моцартом и против исказителей его. Хотел помочь идальго предстать на театре в том самом виде, как создал его Моцарт.
– Странный переход, Михаил Иванович! От Гамлета – и к Дон-Жуану… не вижу связи!
– Не скажите, Владимир Федорович. Родство между ними немалое, хоть и произошли от разных отцов. Смешали их творцы высокое и смешное, трагическое и низменное, и вышел чудесный сплав, который именуется истиной. Вот если бы мне подобную реторту в руки…
– Не в реторте химика, а под микроскопом естествоиспытателя раскроются сокровенные тайны созидания, – возразил Одоевский.
– Неужто? – Глинка хитро прищурился. – А помнится, вы еще недавно уповали на колбы и реторты.
– Каюсь в заблуждении, которое оставил, однако горжусь тем, что, стремясь к истине, не боюсь ошибок. Вот и ваше мнение о родстве Гамлета и Дон-Жуана кажется мне недоказуемым…
