Она взглянула на Динни и объявила:
— Он в Китае. Я же сказала, что он женится на дочке судового казначея.
— Боже правый! Он и не думает жениться, тётя Эм! — вскричала Джин.
— Я и не говорю. И потом, я уверена, что это очень порядочные девочки — не чета разным дочкам священников.
— Благодарю вас!
— Я имела в виду тех, которые попадаются в парке. Они всегда так представляются, когда хотят познакомиться. Я думала, это всем известно.
— Джин выросла в доме пастора, тётя Эм, — укоризненно произнёс Хьюберт.
— Но она уже два года замужем за тобой. Кто это сказал: «Плодитесь и размножайтесь»?
— Не Моисей ли? — предположила Динни.
— А почему бы и нет? Глаза леди Монт остановились на Джин. Та вспыхнула. Сэр Лоренс торопливо вставил:
— Надеюсь, Хилери обвенчает Клер так же быстро, как Джин и тебя, Хьюберт. Это был рекорд.
— Хилери — замечательный проповедник, — возгласила леди Монт. Когда скончался Эдуард[7], он сказал проповедь про Соломона во всей славе его. Трогательно! А когда мы вешали Кейсмента[8], помните? — страшная глупость с нашей стороны! — Хилери говорил про бревно и сучок. Оно было у нас в глазу.
— Я терплю проповеди лишь в том случае, когда их читает дядя Хилери, — заметила Динни.
— Да, — поддержала её леди Монт. — Он умел стянуть больше ячменного сахару, чем любой другой мальчишка, и при этом казаться невинным, как ангел. Твоя тётка Уилмет и я переворачивали его головой вниз — знаешь, как куклу, — и трясли, но обратно ничего не получали.
— Вы, видимо, были примерными детьми, тётя Эм?
— По мере сил. Наш отец, который тогда ещё был не на небесах, старался видеть нас поменьше. А мама, бедняжка, ничего не могла поделать. Мы были лишены чувства долга.
— Странно, что теперь его у всех вас больше, чем нужно.
— Разве у меня есть чувство долга, Лоренс?
— Решительно нет, Эм.
— Так я и думала.
— Дядя Лоренс, вы не находите, что у Черрелов в целом слишком много чувства долга?
— А разве его может быть слишком много? — отпарировала Джин.
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
— Динни, я чую ересь.
— Чувство долга лишает человека широты, верно, дядя? И у отца, и у дяди Лайонела, и у дяди Хилери, и даже у дяди Эдриена первая мысль всегда одна и та же: что они должны сделать. Они отказываются считаться с тем, чего они хотят. Спору нет, это прекрасно, но довольно скучно.
Сэр Лоренс выронил свой монокль.
— Пример твоей семьи, — сказал он, — превосходно иллюстрирует мандарина как определённый человеческий тип. На нём стоит империя. Из поколения в поколение — закрытые школы, Осборн, Сэндхерст и многое другое! А до этого — семья, где с молоком матери всасывается мысль о служении церкви и государству. Такое служение — вещь очень интересная, очень редкая в наши дни и очень похвальная.
