Этого самого Аркадия Сенина Миша видел в самом неприглядном виде — пьяного, неадекватного, и даже голого: как-то следом за нарядом полиции Миша успел на разборки в сауне — с визжащими проститутками и совершенно невменяемым Сениным-младшим.
Вот тогда-то, наблюдая за этим счастливчиком, Миша сначала запрезирал его, а потом и возненавидел.
Если бы мне, думал он, досталась хотя бы треть того, что имеет этот безмозглый везунчик, разве я стал бы тратить жизнь так бездарно, так бессмысленно?
Возвращаясь в свою тесную квартирку, съедая скромный ужин, приготовленный уставшей после изматывающего рабочего дня мамой, он уходил за ширму, растягивался на своем старом диване, и принимался мечтать о том, как много бы сделал, если бы ему посчастливилось оказаться на месте Аркадия Сенина.
Первым делом, окончил бы где-нибудь в Америке толковые курсы по фотографии, научился бы всем тонкостям мастерства. После этого отправился бы в путешествие, может быть в Африку, снимал бы бесконечно.
И вообще занялся бы сотней нужных дел — столько в мире всего интересного, неизведанного… Столько всего важного…
За окном гудел ветер, за ширмой вздыхала устало мама, и Мише, которому неизменно приходилось возвращаться из своих мечтаний в действительность, становилось грустно от того, что он ничего не может изменить.
Вот и сейчас, рассматривая свое лицо в зеркале заднего обзора — ублюдки, такой синячище оставили! — Михаил думал о том, что жизнь его уперлась в тупик, из которого ни вперед, ни назад…
* * *
Губа распухла, хорошо, что зуб не выбили. Что теперь делать? Заявляться с такой физией в редакцию? Ладно, не в первый раз. Тарасу звонить нужно. Миша попытался набрать номер. И с рукой похоже нелады — видимо, кисть вывихнули, холуи чертовые, даже номер набрать трудно.
— Алло, Тарас Борисыч, это я — Михаил. Снимки? Сделал… Правда, камеру мне разбили и лицо… Да не провоцировал я никого, ну что вы меня не знаете? Еду уже… Постараюсь…
Вот старый хрыч, надоел со своим увольнением. Тут уж заикаться о компенсации за фотоаппарат не смей. Откажет, железно… Не стоит и унижаться.
В редакции Миша отдал карту памяти компьютерщику Владу, дружески побеседовал с секретаршей шефа Валентиной Васильевной. Выпил чашку растворимого кофе, отдающего жженной резиной. Хотелось есть, но нельзя было уйти, Тарас Борисович велел ждать — подыскивал задание. Потруднее и подальше, предчувствовал Миша.
Предчувствия его не обманули. До одиннадцати вечера ему пришлось торчать с оператором Радиком на городской окраине в общежитии подшипникового завода, где подвыпившая компания устроила поножовщину. Обошлось без серьезных жертв, зато ора, мата и ругани хватило на двадцать минут эфирного времени, которые обещали вставить в утренний выпуск. Комментируя события, Миша старался держаться в тени, — прятал фингал, полученный Сенинским мордоворотом, — но уверенности в том, что его не примут за одного из участников общежитского побоища, у него не было.
