— Ну, вот мы и на месте. Присаживайтесь. Шляпу можете снять, а можете и не снимать, как угодно. Посидите, а я только позову кое-кого, кто вам понравится. Сам я здесь не живу, знаете, я здесь только гость, как и вы… Ну, и, как это бывает, один гость другого тянет, если в доме тепло.
Бывший заключенный остался в комнате один. «Несется клич, как грома гул, как звон мечей и волн прибой…» Как это было всё? — Он ехал на трамвае, глядел в окно, и красные стены тюрьмы виднелись за деревьями, осыпались яркие осенние листья. Красные стены все еще мелькали у него перед глазами, и сейчас, сидя на диване, он смотрел на них не отрываясь. Большое счастье — жить в этих стенах; по крайней мере знаешь, как День начинается и как проходит. (Франц, довольно в прятки играть! И так уже четыре года прятался. Голову выше! Погляди вокруг себя, не прятаться же тебе всю жизнь…) Петь, свистеть и шуметь запрещается. Заключенные должны по сигналу к подъему тотчас встать, Убрать койки, умыться, причесаться, вычистить платье и одеться. Мыло должно отпускаться в достаточном количестве. Бум — бьет колокол, в пять тридцать — подъем; бум — в шесть тридцать отпирают камеры; бум, бум — становись на поверку! Бум — получай завтрак; потом — работа, перерыв; бум, бум, бум — обед… Эй, ты, чего нос воротишь? На наших хлебах не разъешься! Запевалы — шаг вперед! Явиться на спевку в пять сорок. Осмелюсь доложить, не могу петь — охрип. В шесть камеры запираются. Спокойной ночи, еще день прошел. Да, большое счастье жить в этих стенах. Мне-то здорово впаяли, почти как за предумышленное убийство, а ведь убийство было неумышленное, только телесное повреждение со смертельным исходом; не так уж страшно, а вот ведь записали в уголовники, — так и впрямь бандитом станешь.
Высокий длинноволосый старый еврей в черной ермолке, сдвинутой на затылок, давно уже сидел напротив него. В городе Сузе жил некогда муж по имени Мардохей, и взрастил он у себя в доме Эсфирь, дочь своего дяди. И была эта девушка прекрасна лицом и станом. Старик отвел глаза от Франца и повернул голову к рыжему.
— Где вы его выкопали?
— Да он бегал из дома в дом. А в одном дворе остановился и запел.
— Запел?
— Да, солдатские песни.
— Он, верно, озяб?
— Пожалуй.
Старик разглядывал Франца.
В первый день пасхи лишь неверные могут хоронить покойника, на второй день могут хоронить и сыны Израиля. Да поступят они так же в дни Нового года. А кому приписывают слова учения Раббанан: «Кто вкусит от павшей птицы чистой, тот не осквернится. Но осквернится тот, кто вкусит от печени или зоба ее»?
