— За моего сына! — провозглашал король, поднимая бокал.
— За будущего короля! — восклицали придворные, и по залу разносился звон медных и серебряных кубков, хотя мне эти металлические звуки напоминали лязг мечей на поле боя.
Никто из нас не сомневался в том, что ребенок будет мальчиком, которому предстояло утешить королевскую чету за все годы ожидания. Мы не позволяли себе даже допускать какого-либо иного исхода беременности.
Все же я покривила бы душой, если бы стала утверждать, что наши дни проходили в сплошном водовороте счастья. Ловко потеснив леди Уинтермейл и остальных фрейлин, Миллисент явно наслаждалась ролью попечительницы будущего наследника. Во мне она искала своего союзника и требовала, чтобы я делилась с ней самыми интимными подробностями здоровья королевы Ленор: что она ела, как часто пользовалась горшком, спал ли в ее постели король. Я пыталась изображать невежество или ссылаться на то, что ничего не помню, но Миллисент не отступалась. Снова и снова я уступала, сообщая ей то, что она хотела знать. Когда она улыбалась и хвалила меня, меня охватывала радость, затмевавшая стыд за мое предательство. Несмотря на всю теплоту, которую я испытывала к королеве Ленор, и то, что любовь к ней соперничала с чувствами к моей собственной маме, одобрение Миллисент завоевать было труднее, а потому и ценила я его больше. Я верила в то, что мне удастся служить обеим госпожам, полагая, что в моей власти поддерживать между ними добрые отношения.
Но если бы Миллисент довольствовалась нашим с ней договором, наслаждаясь своей информированностью о частной жизни королевы, никого не посвящая в детали! Однако это уже была бы не Миллисент. Она открыто хвастала своим влиянием на королеву и насмешливо отмахивалась от жалоб короля на то, что своей опекой она слишком утомляет его жену. И я позволяла этому продолжаться. Я ничего не говорила королеве Ленор о навязчивых допросах, устраиваемых мне Миллисент, и о ее язвительных выпадах в адрес короля. Я не понимала — да и как я могла это понимать, — что Миллисент и ее племянник постепенно вступают в войну за королеву Ленор. Если кто и мог предостеречь королеву о коварстве Миллисент, то это была я. Но я покорно оставалась в стороне. И этого я простить себе не могу.
Когда наступил катаклизм, он оказался стремительным и опустошительным. Схватки у королевы Ленор начались среди ночи.
С присущей ей самоотверженностью она какое-то время сносила их молча, пока я не проснулась, разбуженная шорохом постели, в которой она беспрестанно ворочалась. Я встала на колени и увидела, что королева лежит на боку, обеими руками сжимая живот.
