Мы больше никогда не говорили о замке, до самого дня ее смерти.
* * *
Весной, когда мне исполнилось четырнадцать лет, неистовые ливни превратили наши поля в реки грязи, задержав посадочную, хотя запасы продуктов на зиму неумолимо подходили к концу. Отец начал поговаривать о необходимости как можно скорее выдать меня замуж, чтобы избавиться от лишнего рта. Я же так оголодала, что была готова сказать «да» любому, кто предложил бы мне горячий обед. Некоторые девушки спекулировали своей внешностью, чтобы повысить свои шансы на выгодное замужество. Я сомневалась, что подобная тактика способна принести мне успех. Глядя на свое отражение в реке, я не замечала признаков красоты, отличающей некоторых деревенских девушек. Их волосы были золотисто-белокурыми, а глаза голубыми или зелеными. Мои густые волнистые волосы были темнокаштанового цвета. Мои большие темные глаза обрамляли длинные ресницы, но, в отличие от других женщин, я так и не освоила кокетливые игривые взгляды, которыми они владели в совершенстве. Я смотрела на мир честно и прямолинейно. Впрочем, кое-что говорило и в мою пользу. У меня была гладкая светлая кожа, а изгибы бедер и груди придавали моей фигуре привлекательную полноту. Если меня правильно приодеть, из меня получилась бы неплохая супруга лавочника, а ни о чем большем я и мечтать не смела.
В конце концов, замуж вышла одна из деревенских девушек, и ее свадьба позволила оттянуть мое собственное замужество. Жена богатого землевладельца поручила маме вышить постельное белье для своей дочери, будущей новобрачной, что спасло нас если не от голодной смерти, то от полного истощения. Я помогала ей изо всех сил, до поздней ночи засиживаясь у очага, щурясь при его тусклом свете на вышитые мной красочные цветочные узоры. Жизнь в нашей однокомнатной хижине вращалась вокруг очага, единственного места, где можно было найти тепло. Мама стояла у него часами, готовя еду и кипятя воду для стирки. Когда на улице было слишком холодно, наше мокрое нижнее белье висело на веревке перед очагом, и нам приходилось сражаться за теплое местечко с раскачивающимся тряпьем. Мука, соль и овес, которыми нам платили за рукоделие, позволили нашей семье продержаться еще месяц, и мы решили, что худшее осталось позади.
А затем заболели коровы.
У нас их было три: древний бык, с помощью которого отец обрабатывал поля, и две молочных коровы. Я обычно доила их рано утром и первой заметила красные струпья у них на вымени. На ощупь они шелушились, но следов крови не было, и я не придала им особого значения. Однако на следующий день, когда одна из коров посмотрела на меня остекленевшими глазами, тяжело привалившись к стене хлева, я поняла, что случилось что-то ужасное.
