Странным образом он оказался в густой толпе восточного рынка Хомедия в Дамаске или на Гранд-базаре в Стамбуле. Сквозь стеклянную кровлю падало оранжевое солнце, и лавки в сумерках казались отпечатками этого смолистого, как расплавленная канифоль, света. Разноцветные кальяны стояли рядами, как стеклянные гуси, вытянув шеи. Продавец, сладко зажмурив глаза, тянул из мундштука пахучую струйку. Рябило в глазах от медной посуды – пузатых кувшинов, нежных, с узкими горловинами ваз, огромных чеканных чанов, сияющих самоваров и чайников. В антикварной лавке висели старинные сабли, кривые ятаганы, длинноствольные, с большими курками пистолеты. Торговец восточной мебелью любовно отирал куском синего бархата столы, инкрустированные перламутром, оглаживал резные скамеечки, на которых удобно сидеть в тени жасминового куста, поднося ко рту пиалу душистого чая, слыша дремотное воркование фонтана.
– Салям, – поймав его взгляд, поклонился ему торговец.
Серж упивался пластикой восточных изделий, орнаментом ковров, метущимися вихрями арабской вязи на застекленных картинах с изображениями мусульманских святынь. Руководство телеканала поручило ему оформить студию, где замышлялась программа «Исламский час». Выполняя поручение, он приехал в Стамбул, чтобы напитаться духом Востока. Толкался по рынкам, наслаждался зрелищем Босфора с проплывавшими кораблями, с туманными нитками парящих мостов.
Но кончились ювелирные лавки с золотыми перстнями и браслетами, гроздья яшмы и бирюзы, гирлянды костяных и каменных четок. И он снова оказался на московском морозе под розовым небом.
Рынка не было, а черная, словно посыпанная пеплом земля уходила вниз, образуя провал. Воронка ввинчивалась в глубину, словно огромный туманный карьер. Вдоль стен, сжимаясь книзу, кружилась спираль дороги, и по ней вверх и вниз двигались люди – катили тачки, толкали вагонетки. Слышался неумолчный гул, скрежет, подземные глухие удары. Шло строительство. Казалась, строится Вавилонская башня, опрокинутая в центр земли.
Серж спускался по серпантину, глядя в изможденные лица строителей. На них были тюремные робы, ноги схвачены кандалами, руки прикованы к тачкам. Серж шел не сам, а его понукали невидимые погонщики, тянули вниз незримые канаты. Привели на дно котлована и поставили на краю бесформенной черной щели.
Дыра уводила в бездну. Ее края казались мягкими, телесными, в темных морщинах и складках, покрытых блестящей слизью. Щель дрожала и трепетала, сжималась и расширялась, словно в глубине пробегала судорога, и оттуда исходило теплое зловоние утробы. Казалось, в глубине шло пищеварение, непрерывный распад, извергались газы, истекало липкое вещество.
