Ухватился рукой за стебли. Подтянулся. И — уперся облупившимся носом в голенища яловых сапог.
— Чё, гаденыш, не утерпел? — хохотнул Жилов, дыша перегаром, и стал тыкать Венку, как нагадившего щенка, носом в землю.
— Хватит! Чего ты… — не выдержал тот, пытаясь оторвать цепкие, будто железные, пальцы соседа.
— Карманник паршивый! Вор! — распалял себя Жилов.
— Сам ты ворюга! Кулак недобитый! — выпалил Венка.
Жилов скверно выругался. Свободной рукой переломил куст терновника, собрав ветки с созревающими плодами в горсть, комлевым концом стал хлестать Венку по чему попало. Тот выставил руки, но и рукам было так больно, что впору кричать. Наконец, изловчился, схватил Жилова за полы пиджака и, поджав ноги, повис.
Чтобы не потерять равновесие, Жилов на миг разжал руку, и Венка, нащупав опору, оттолкнулся и пружиной взвился вверх.
Рядом была щель: откинь жердь, и — дома. Но, боясь второпях застрять, кинулся к забору. Забор он перемахнет излюбленным приемом. Схватился за перекладину — и обомлел: доски сверху были обиты колючей проволокой. И как только он не заметил этого раньше?
За спиной хрипел Жилов. Прижавшись к забору, Венка лихорадочно соображал: подпустит Жилова поближе, финтанет, как в лапте, и к щели! Обернулся, И увидел — в глаза летит обломок кирпича.
Сам он вряд ли бы успел уклониться — страх согнул в коленках. Чиркнув по волосам, кирпич раздробил доску и, потеряв силу, безобидно скатился на землю. «Ма-а-ма-а!» — пролепетал Венка, захлебываясь от радости, что вроде жив.
А Жилов уж выдергивал из-под бочки с водой полено.
Прямо по грядкам, на которых бурели помидоры, Венка метнулся к сараю. Выглянул: Барс, положив морду на лапы, дремал. Тогда, не раздумывая, побежал во всю мочь к воротам.
Барс не залаял, но по тому, как забренькала проволока и заскребло по ней кольцо, понял — не уйти!
— Ату его, Барс! Ату! — истошно орал сзади Жилов.
Вдруг дверь распахнулась, и Венка чуть не налетел на Гальку. Натренированным движением она перехватила цепь.
— Отпусти собаку, стерва! — рявкнул Жилов. — Вор он! Вор!
Галька вскинула на Венку тревожный взгляд.
— Неправда! — горячо выдохнул тот, не давая себе отчета, почему оправдывается перед этой рыжей девчонкой.
Жилов устало прислонился к изгороди, поискал глазами, куда бы присесть. Ныла нога.
…Ежели вспомнить, много людишек через их хозяйство прошло.
Отец, мужик цепкий, непокорных не терпел. Наймет, бывало, на сезон — прощупает каждого: одного водочкой, другого пряником. «Ты дай человеку поклевать, Игнатий! — наставлял он. — Потом из него хоть веревки вей!» Который не полюбился, выставлял в два счета. Да еще велел Цезаря с цепи спустить, чтоб портки измочалил. Пусть потрясет по деревне…
