Но у «смотрящего» положение иное, поэтому я был вынужден как-то прореагировать, услыхав обиженно-возмущенный вопль из угла камеры, где у меня размещалась «пехота» — рядовые уголовники, не успевшие снискать себе приличной славы на ниве преступлений. В основном — бытовые мокрушники, завалившие наглушняк по пьяни либо собственную жену, либо собутыльника. Шелупень всякая, короче.
Я неохотно поднялся со своего козырного шконаря у единственного окна и направился на звук, грубо нарушивший спокойную камерную идиллию. В арьергард ко мне тут же пристроилось двое крепких подручных, обязанных постоянно страховать «смотрящего» от возможной опасности со стороны какого-нибудь внезапно сбрендившего сокамерника.
— Что за хипиш, а драки нет? — доброжелательно спросил я у какого-то худосочного мужичонки, забавно скуксившегося поношенным морщинистым личиком, и визуально определяя, «дымится у кадра крыша» или его просто обидели — вот он и разоряется, как какой-то потерпевший фраер.
— Монах, у меня суп внагляк увели! — прояснил ситуацию жалким плаксивым голосом старик, с пробудившейся надеждой хлопая на меня выцветшими собачьими глазенками.
— Разберемся! — твердо пообещал я, оборачиваясь к молодому камерному шнырю. — Сколько шлемаков получал на хату, браток? Обсчитался, по ходу, падла?!
— Пятьдесят девять — ровно по числу здешних харь! Гадом буду! — противно заверещал шнырь, явно до смерти перепугавшись, что станет сейчас «крайним».
— Это очень даже легко проверить, — усмехнулся я и велел подручным наскоряк пересчитать алюминиевые тарелки.
Посадочных мест за длинным деревянным столом было лишь двадцать, поэтому ребята сразу принялись за тщательную ревизию шконарей, где питалась основная масса осужденных. Их оперативные старания тут же увенчались полнейшим успехом.
Возможно, Кучер и не попался бы, но его подвела излишняя нервозность — мои костоломы бдительно засекли, как он запихивает ногой второй пустой шлемак себе под шконарь. Спалился с поличным, идиот.
С победным гоготом ребята вытолкали бедного Кучера на середину камеры, предварительно напялив ему на башку злополучный лишний шлемак и тем сделав его сильно похожим на смешного рыцаря Дон Кихота из известного фильма.
За крысятничество — то есть за воровство у своих, кара полагалась по нашему закону весьма суровая. В лучшем случае — отстегивание почек и печени, в худшем опускание человека. Превращение «крысы» в петуха то бишь.
Но я вдруг вспомнил, совсем не к месту, что Кучер мой близкий земляк, и мне стало его где-то даже жаль децал. Да и инвалидом он, по сути, являлся, на затылке вместо выбитой кости имел металлическую заплатку. Еще в юности в драке удар топором.
