Однако ночью у костра, когда Витор мастерил из пластин убитого скорпиона доспехи, Эгорд лежал, свернувшись, на пустом мешке, из глаз на ткань лился теплый соленый ручей, грудь то и дело вздрагивала. Океан рокотал, над головой колыхались пальмовые листья, стрекотали какие-то ночные букашки, траурно подвывал ветер, за спиной пощелкивали инструменты, Витор что-то напевал под нос, как ни в чем не бывало собирал из ремней и черной скорлупы непробиваемую тунику. А Эгорд мысленно вопрошал богов: за что? Когда невыносимая череда потерь закончится?!
- Эй, паренек, - сказал Витор бодро, - примерь-ка обновку.
Рядом с Эгордом упало что-то, в воздух поднялась тучка песка, мальчик закашлял. Темный, как ночь, предмет оказался доспехами из скорпионьих чешуек с хвоста, лап, жвал и других мест, где они мелкие. От мысли, что сущность твари, которой страшится больше всего, будет соприкасаться с кожей, Эгорда передернуло, в памяти вспыхнули мерзкие ощущения, когда скорпион обнимал младенца лапами...
- Не хочу, - ответил Эгорд. - Давай завтра, сейчас не до того...
- А до чего?
Витор уселся рядом, скрестив ноги. Начал теребить мальчика за плечо.
- Давай-давай, колись, орешек. Чувствую, пока не выговоришься, хорошо не станет, это как после отравы проблеваться, валяй...
И Эгорд рассказал. О том, куда они плыли, какой была последняя мама, кто были остальные двадцать две, как складывалась жизнь с каждой, что заставляло бросать семью и бежать... Только умолчал о рождении в лапах скорпиона, о страшной неприязни к ним. Витор за это время подбросил хворост в костер не меньше десяти раз, иногда Эгорд прерывался вытереть слезы, иногда останавливал Витор, чтобы накормить сготовленными на огне припасами с корабля, дать промочить горло водой. На небе успели расцвести во всю мощь звезды и луна. Когда рассказ мальчика подошел к концу, Витор озадаченно почесал в затылке.
- Вот как бывает... Ну и везунчик, парень!
- Не понимаю...
Эгорд подумал, Витор издевается. Как можно, Эгорд выложил всю душу, столько матерей погибло, а он...
- Завидую, вот что, - усмехнулся юноша. - Двадцать три мамки, это ж надо, а! А у меня за всю жизнь ни одной...
- Как?!
- А так. Семнадцать отцов было! Сильных, умных, храбрых, душевных, всем бы таких... а мамки не было. А я всегда мечтал...
Эгорд растерянно опустил взгляд, к ногам подлизывались широкие тонкие пленки волн, на кайме лопались пенные пузырьки, в жидких зеркалах отражались ночные небеса - яркие жемчужины звезд и темная глубина Вселенной.
