.
Из другого письма, отправленного месяцем позже, ясно, что Василий подробно осведомлен о делах молодых радикалов. Он пишет, что двое из «сибиряков» бежали в Швейцарию. Осуждает власти за использование заведомо ложных показаний на недавнем процессе над участниками студенческой демонстрации в Саратове и замечает, что охранка внедрила тайных осведомителей в Московский университет. Поскольку казна местного отделения социал-демократической партии пуста, он не имеет сейчас возможности выслать денег, а не может ли Нечаев раздобыть для него номера нелегальных эмигрантских изданий «Ж», «О» и «И» («Жизнь» Поссе, «Освобождение» Струве и ленинская «Искра»)[220]. Судя по письмам, отправленным из России на исходе 1902 года, кончилось тем, что жена Сытина (в письмах – «мать» и «Авдотья») прознала о переписке и велела прекратить ее.
Когда в 1903 году Нечаев возвратился в Москву, полиция произвела у него обыск, не нашла ничего предосудительного и оставила в покое. В корреспонденции Нечаева упоминалась нелегальная социал-демократическая партия, возглавляемая Лениным и другими революционерами, но сами по себе письма не давали оснований для возбуждения уголовного дела. Полиция предпочла продолжать слежку. Пускать в ход недостаточные улики против сыновей издателя значило поставить себя под удар общественного мнения. К тому же «Авдотья» сама навела порядок.
Однако у полиции свои интересы, а нам эти письма предоставляют редкую возможность заглянуть внутрь сытинской семьи. В частности, из них явствует, что двое из сыновей водили дружбу с радикально настроенными рабочими и, примкнув к революционной партии, зашли в своих убеждениях гораздо дальше отцовского народолюбия. Роль Благова в этом деле свидетельствует не о его левых взглядах, а просто о мягком характере. Что до Евдокии Ивановны, она предстает женщиной, способной на решительный поступок, хотя, вероятно, и укрыла от мужа столь серьезное семейное дело. Поскольку в письмах речь идет только о ее вмешательстве и нет ни слова о Сытине, можно предположить, что он покуда ничего не знал о переписке и связанных с ней событиях. Позднее он будет жаловаться на недисциплинированность сыновей и, уж конечно, проведай он тогда об их связях с радикалами, наверняка испытал бы и гнев, и отчаяние. (Сытин, по словам одного из сотрудников, «мало верил в своих сыновей» и никогда не давал им полной свободы в делах.)[221]
Вскоре, однако, Сытину суждено было обнаружить, что на его издательском комбинате развелось много таких борцов за перемены. Как будет отмечено в отчетах полиции, рабочие Сытина из типографии на Пятницкой – в Москве их называли «сытинцами» – сыграют заметную роль в общегородской стачке печатников 1903, а также в революции 1905 года.
