Русоволосый священник напрягся и накрыл меня епитрахилью.
– Что ещё?
Я натянуто улыбнулся:
– Этого разве мало? Я употребляю героин! – теперь гордость моих слов стала очевидной.
Батюшка посмотрел на меня светлыми умными глазами и сочувственно вздохнул.
– Вы каетесь в этом?
Каюсь ли я? Конечно, каюсь! Но душевный крик был заключён внутри чёрного куба и разбивался о невидимые стены. Поэтому я почти прошептал.
– Я не знаю, батюшка. Мне плохо, очень плохо, просто омерзительно. Что мне делать?
– Помоги, Господи! – священник неторопливо прочитал разрешительную молитву. Затем, тщательно взвешивая слова, сказал то, что говорят в таком случае все батюшки: – Вам нужно поговеть и приготовиться к причастию. Можете сделать это в следующее воскресение?
Я утвердительно кивнул головой на всякий случай, в глубине души понимая, что никакого говения и причастия не будет. Я развалина. Прежде чем служить литургию в храме, его хотя бы нужно привести в божеский вид, вставить стёкла и вынести из него весь мусор. А это очень большой труд. Единственное, что может собрать меня – это отнюдь не святое причастие… Вот только героин собирает человека лишь для того, чтобы потом вернее его разбить. Храм души быстро превращается в клуб и дискотеку, где пьют, дерутся и блудят… Да, ещё и плачут, с каждым годом всё сильнее и сильней, пока сердце не высохнет… Словно наказание, неотвратимое по своей силе, героин бил по отцам пороками детей, показывая, что они делали, когда превращали святые церкви в конюшни и склады…
– Да, батюшка, постараюсь прийти. Благословите!
– Бог благословит! Буду ждать. – Батюшка одобрительно улыбнулся и преподал мне благословение. Потом укоризненно покачал пальцем и почему-то сказал: – Не проказничай, деточка! – Хотя был меня старше всего-то года на четыре. Быть может, ему хотелось выглядеть старше и мудрее. Или как это понимать? Не знаю. Бог знает.
Я понимающе кивнул, поцеловал крест и Евангелие и медленно отошел к середине храма, встав рядом с бабушками, которые продолжали обыскивать меня взглядами, но делали это уже более приветливо. Началась литургия, певчие пели «Благослови душе моя Господа», а у меня тряслись руки от страха, гнева и ещё от непонятно чего. Никакого особого облегчения исповедь мне не принесла. И уже новая волна страха поглощала сознание. Опять ощущение, что Бог оставил меня, покинул, бросил в этом аду на века. И кто мне теперь поможет? Батюшка? В сердце забился гнев – наиболее адекватная реакция организма на страх.
