Потом я долго вспоминал этот вечер, думая, был ли у меня шанс не вставать на эту дорогу? Я мог бы выбрать жизнь, учёбу в университете, карьеру предпринимателя или преступника – там была тоже своя «лестница в небо». Мог бы выбрать семью, работу, ежегодные поездки на юг и пейнтбол по воскресеньям. И всегда – даже сейчас, когда всё кончилось, я думаю, нужно ли людям это, когда всё мирское счастье кроется на дне маленького пакетика? Когда рухнул Союз, в котором была уголовная статья за тунеядство, молодёжь пыталась извлечь выгоду из свободы: кто-то, как мой приятель, ушёл в бизнес, я – в криминал, а некоторые из тех, которым судьба уготовила удел простого работяги, решили избежать сей судьбы, плотно сев на наркотики. Это выглядит самоубийством, но не есть ли вся жизнь – самоубийство для того, кто не верит в вечность? Бедные, разоренные старики, бродящие по пустынным улицам Питера показывали то будущее, которое могло ожидать каждого из них. И это после десятилетий работы на каком-нибудь заводе за гроши. Нищее, полуголодное существование забытых и выброшенных на обочину стариков. Была и более весёлая альтернатива – быстрая и сладкая смерть. Наплевав на общество, потомство и страх смерти, один за другим уходили молодые люди из жизни. «Хмурый» быстро доводил их до финала.
Как я уже говорил, первый укол мне совсем не понравился – ощущение было таким, как будто тебя били током, чтобы вывести из обморока, меня стошнило прямо в комнате. Спать наяву тоже не хотелось – казалось, что теряю контроль над собой. Хозяйка-художница, услышав моё недовольство пережитым опытом, сказала, что просто ещё моё тело не привыкло к героину. Мол, не переживай, со всеми бывает. Через неделю я попробовал ещё. Потом ещё. Как следует распробовав героин, я начал покупать его у одного барыги из нашего района, не допуская даже мысли, что пристрастился. В то время почему-то девушки смотрели на залипающего наркомана, как на героя. Как смешно это сейчас ни звучит, колоться было модно.
По идее, как учили газеты и наркологи, у меня должно было сформироваться устойчивое влечение к героину за два-три укола, но я ещё не чувствовал никакой абстиненции. Даже после месяца инъекций не последовало никаких египетских казней. Это вызвало у меня недоверие к любой критике наркомании вообще. Не может – думал я тогда – какое-то вещество быть сильнее моей силы воли. Мне, как «малышевскому», продавали всегда хороший товар, не разбодяженный стиральным порошком, сахарной пудрой и прочим. Это чрезвычайно льстило самолюбию и давало ложное ощущение принадлежности к элите…
