…Новый благочинный не мог терпеть не то что мысли о реставрации монархии, но даже идею прославления царской семьи, которая шла из глубины народного сердца, за что добрая половина благочиния подозревала в нём еврейские корни. Так это или нет, я не знаю. Бог знает. За «черносотенство» благочинный грозился отправить отца за штат, на что папа реагировал индифферентно, то есть спокойно, но учить о русском царе и еврейском антихристе не переставал. Мало того, гнев благочинного, который считал, что православным почему-то нужно покаяться за преследования евреев, ещё больше подстёгивал отца. Он даже был рад примерить на себя рясу гонимого за убеждения, как наши предки в начале века великих свершений. Постепенно, по мере усиления конфликта, слухи о нём дошли и до меня. Чья позиция правильней, я не знал и не знаю сейчас, но чисто по-человечески я, конечно же, был всецело на стороне отца. Хотя толком не понимал, за что он борется и почему во всём обвиняет евреев…
…В криминальном мире практически нет национализма. Еврей ты или турок, русский или мегрел – все были равными участниками бандитсообщества, если скидывались на общак. У нас ценились стойкость, организационные способности и справедливость, вне зависимости от национальности. Преступный интернационал гораздо крепче пролетарского, как деньги в современном мире дороже любой идеи.
Чечены как-то попытались разрушить наш преступный интернационал, начав играть по своим правилам и отказываясь платить в общак. Они организовали бригаду, укомплектованную представителями своего народа – в умных книгах это называется трайбализмом. Это было серьёзным вызовом всей криминальной системе – началась война. Наши начинали сталкиваться с чеченами в ресторанах и на сходняках. Мы долго не могли раскусить их, понять менталитет. Каждый чечен воспитывался, прежде всего, как член своего сообщества – тейпа. Родственные связи были для них святыми, как для обычных уркачей – мать. Только если «святая мать» была фактически простой декларацией, ширмой, позволяющей творить злые дела; родственные связи чеченов были не в пример нашим и чечены действительно мстили друг за друга, отдавая, так сказать, жизнь за други своя. Злом у них считалось лишь невыполнение воли рода. Всё остальное было «халяль». Отличаясь природной дерзостью, чечены доставили немало хлопот преступному сообществу Санкт-Петербурга. Это было варварством: интересы рода – превыше интересов отдельно взятого чечена! Но варварство всегда брало цивилизации грубой силой и своими примитивными порядками. Мусульманами чечены были приблизительно такими же, как и мы – православными, могли выпить и побаловаться наркотиками. Но вместо нашей «веры на час», в них чувствовался фатализм и искреннее презрение к смерти. С самого детства старшие учат чеченов, что самое главное в их жизни – сохранение рода. Поэтому чечен не воспринимает смерть как завершение всего. Потому что пока жив его род, его тейп – жив и он. Такое вот родовое бессмертие. Чечен запросто мог вызвать какого-нибудь бандита или милиционера на дуэль, постреляться. Да и потом их скреплял традиционный чеченский зикр – мистическая практика, – отголоском которой является знаменитая лезгинка.
