Он давно уже привлекал внимание людей на платформе, но вот подошел поезд и все ушли. Поезд тоже гулко несся в темную даль. «Раз, два, три — виве Алжери!» — бесновались на противоположной платформе. Теперь и туда подошел поезд. Девушки вскочили в вагон и продолжали метаться там. Вдруг одна из них принялась колотить в окно ладонью: звук получался резкий и тяжелый. Казалось, он попал прямо по голове Эдварда, отдаваясь в затылке. С ним сделалась паническая атака. Стены вокруг начали складываться, началась щемящая паника, было душно, так душно, что казалось, ребра на себе порви — воздуха не дождешься. Тягомотно выла сирена, продолжая пригибать Эдварда к земле.
В эту секунду послышался тонкий, смачный хруст, как будто треснула облицовочная плитка, следом прозвучал выстрел, и реальность в один миг унеслась вверх. Цепляясь за стулья, дрожа мелкой дрожью, Эдвард осел на пол.
Я видел перед собой фигуру Галины, скромно сидевшую за столиком в немецком уличном кафе. Теперь я уже не был гружен ее вещами: двумя внушительными пластиковыми чемоданами в руках, на спине — рюкзаком, через плечо — сумкой и фотоаппаратом — Галинино имущество, что она удосужилась оставить у меня полтора года назад. Эти пожитки я в одиночку вызвался перевезти, еще не представляя, каким адом это обернется: ехать пришлось с пересадкой и дважды, проклиная собственную услужливость, я втискивал Галинины пожитки в очередной переполненный вагон. Углы чемоданов больно набили мне ноги, от стоявшей жары я весь взмок и был страшно зол на Галину и самого себя. Впрочем, в целом я был рад помочь: не хотелось гонять за пятьсот километров еще кого-то.
И зачем я только поехал на поезде? Была возможность совершенно без проблем доставить все попутными машинами за смешные деньги. Но в глубине души я признавался себе: я еду повидать Галину, я хочу видеть Галину, я не могу ее не увидеть! Какая-то извращенная логика внушала, что к тому же надо заслужить это свидание адским путешествием на поезде. Сущий мазохизм.
Мы сидели в уличном кафе, как тогда, в первый раз. Я снова видел перед собой фигуру Галины, но не знал, о чем говорить. Удивительное дело — если у меня с кем-то разговор начинается с рассказов о том, как протекала жизнь, пока мы были врозь, то встреча скорее всего произведет на меня тягостное впечатление. Первая фраза обычно суммирует все дальнейшее повествование.
— Да а что рассказывать, Даня, — отвечала Галина на мой вопрос, — вот, буду теперь работать здесь, на проклятых фрицев, — она улыбнулась, — здесь веселее, чем дома.
