Я смотрел на девушку, и улыбался: какой же милой оказалась она в лучах света! Я пытался поймать Галинин взгляд, но она, словно нарочно избегая его, ходила по комнате и нашептывала вещи, которые следовало взять немедленно, а которые — отправить с будущей оказией. За пять лет странствий барахла накопилось порядком, и увозить все в один прием было немыслимо. Все лишнее оставалось у меня до лучших времен или ближайшей оказии.
— Может, не поедешь? — вдруг спросил я. Понятия не имею, зачем я это сделал. Просто захотелось, чтобы она осталась.
Галина остановилась посреди комнаты и в упор посмотрела на меня.
— Чего?
— Оставайся! Чего тебе уезжать? Тут так хорошо… Такой город, такая страна. Ей-богу!
— Да ну тебя, лучше б что-то умное сказал. — Она отвернулась и продолжила сборы.
— Я серьезно, оставайся.
Галина, посмотрев на меня из-за плеча, как-то странно занервничала и села на стул напротив.
— И что я останусь? И что будет? Расскажи, раз такой умный!
— Ну… не знаю, — потерялся я, — если долго мучиться — что-нибудь получится…
— Мы сто раз это обсуждали. У тебя есть какие-то новые предложения?
Я замялся. Теперь уж я совсем не понимал, зачем я затеял этот разговор. Вместо этого я сказал просительно:
— Оставайся, а?
— Ты больной, — категорически заявила Галина, — у меня уж и билеты куплены месяц назад, и все собрано. Раньше нельзя было подумать? Зачем ты сейчас мне об этом говоришь? Иди ты к черту, ты думаешь, мне легко было принять такое решение? Ты думаешь, я не передумала все, что только можно?
Глаза ее загорелись раздражением и отчаянием. Мне стало стыдно, и я попытался изобразить на лице улыбку. Видимо, получилось очень плохо.
— Тебе все смешно, — выпалила со злобой Галина, — ты живешь непонятно чем. Ветреник! Какие у тебя перед кем обязательства? Сам-то ты куда стремишься, на что надеешься? Но у тебя еще больше шансов, а вот я… не знаю.
Я молчал. В целом правду она говорила.
— Как мне быть теперь, — повышенным голосом спросила она, — куда пойти, как не домой?
— А разве домой — не значит признать поражения?
— А у тебя типичная ментальность «понаехала», — высказалась она, — мол, не знаю, для чего я это делаю, может, себе в ущерб, но буду бороться просто потому, что не умею по-другому. А я умею. Я хочу, наконец, спокойствия. Мне двадцать восемь лет, Даня! Ты знаешь, что такое для женщины двадцать восемь лет? У меня уж все подруги замужем и с детьми. А я одна. Куда мне деться? Я тоже детей хочу и замуж. Уж лучше в России что-то начать и пусть на скромном уровне, да жить как человек, а не здесь на вечных чемоданах!
