— Единственное, что тебе потребуется — это изредка звонить мне и сообщать, как ты себя чувствуешь.
— Изредка — это как?
— Ну хотя бы раз в неделю. Такой вариант тебя, наконец, устроит?
— Конечно.
— А теперь, Джон, когда ты окончательно отказался от операции, ты должен мне признаться и абсолютно искренне: ты действительно чувствуешь себя хорошо?
Джон задумался:
— Мне не хотелось бы тебя обманывать.
— Ну я же говорил…
— Я могу тебе сказать, но только теперь уже ты пообещай мне, что больше не будешь уговаривать меня ложиться в твою клинику.
— Хорошо, договорились.
— Слушай, Гарди, если бы не Стефани, я согласился бы на что угодно. Ты мог бы меня разрезать, сшивать, вновь разрезать, склеивать — словом, делать все, что ты умеешь. А теперь я должен просто отдохнуть. Я хочу побыть с женой. Я хочу, чтобы отдохнула Стефани, чтобы она привыкла ко мне, а я к ней.
— Я понимаю. Потому тебя и позвал. Должен же я был предупредить?
— Спасибо, конечно, должен был. А ты придешь на мою выставку?
— Постараюсь. Но все эти картины я видел у тебя в мастерской и поэтому ничего нового сказать не смогу.
— А мне и не нужно, чтобы ты что-то говорил мне. Я просто хочу выпить с тобой.
— Выпить можно и сейчас. У меня сегодня нет операций. А на выставку я постараюсь прийти, во всяком случае я позвоню тебе. Но ты, Джон, не сказал мне о своем самочувствии, ты же обещал быть со мной искренним. И если ты все время уходишь от ответа, то я начинаю подозревать неладное.
— Хорошо, Гарди, я постараюсь как-то сформулировать то, что чувствую. Да, у меня частенько бывало как-то странно на душе. Бывало и, к сожалению, бывает, — тихо и сосредоточенно проговорил Джон Кински. — Временами мне кажется, будто я стою возле раскаленной печки или у огня — таким жаром вдруг полыхнет. Сначала я чувствую этот жар в ногах, потом он поднимается выше. И с этим ощущением связан какой-то гул во всем теле. Не только в голове. Я чувствую этот гул повсюду. Он очень странный, и одновременно у меня идут круги перед глазами. Они разноцветные, иногда даже очень красивые, и это меня пугает.
— Говори дальше, я слушаю. И наверное, после этого ты не слышишь того, что звучит вокруг тебя?
— Да, — удивился Джон, — точно, я перестаю слышать. Я многого сам в себе не могу понять. Даже когда я стою за мольбертом, со мной случаются неприятности. Иногда, например, — я потом сам это замечаю — у меня вдруг выпадает из рук кисть, а я продолжаю водить рукой, как будто она у меня есть, и мне кажется, что на полотно ложатся новые и новые мазки.
