— А ну, отойди, крыса, — сказал Медведев, — дай и я что-нибудь изображу.
И вывел своей неуклюжей лапой огромную букву «Ш», окруженную колами и двойками. Плюнул на пальцы, испачканные мелом, обтер их об штаны и пояснил:
— Это фамильный герб Швабры.
Веселье росло. Прибывали все новые зрители. Даже из соседнего класса прибежали на шум и смех. Лишь Амосов по-прежнему сидел, погруженный в латынь, и беззвучно шевелил губами:
— Видуа анцилляс суас…
Вдруг, как выстрел:
— По местам! Элефантус топает!
Миг — и все за партами.
Мягко ступая широченнейшими штиблетами, вошел латинист Павел Петрович Тепленький, по прозванию Элефантус[2].
Лысый, с огромным мясистым носом, Элефантус мог заслонить собой трех гимназистов сразу.
Взобравшись на кафедру, он раздвинул полы непомерно широкого сюртука и грузно опустился на стул.
Стул заскрипел…
Достав не совсем чистый платок, Элефантус обтер жирную лысину, высморкался и протрубил мягко:
— Дежурный кто? Задано что?
— Наизусть басня про вдову и петуха, — отчеканил кто-то.
— Ага…
От этого «ага» с кафедры спорхнула бабочкой промокашка. Амосов сейчас же поднял ее и почтительно положил на место.
— Так, — осторожно придерживая промокашку, сказал латинист и встал.
Сойдя с кафедры, он посмотрел на доску и спросил удивленно:
— Чье художество?
Тут только спохватились, что второпях забыли стереть корягинское произведение. Лобанов вскочил, схватился за тряпку, сказал растерянно:
— Это так… Ничего…
— Позвольте-позвольте, — забасил Элефантус. — Что же это, собственно говоря, должно изображать?
— Не знаю, — пытаясь заслонить доску, юлил Лобанов. — Это так, вообще…
— Спросите Амосова, — подсказал кто-то.
Элефантус тщательно рассмотрел нарисованное, прочитал стишки.
— Да тут про Амосова же и написано, — сказал он.
— Как — про меня? — вскочил Коля и, разобрав, в чем дело, покраснел, надул губы.
— Я инспектору доложу, — сказал он. — Какое они имеют право?
— Сотрите, — строго приказал Элефантус. — Нетактично так смеяться над товарищем.
— А там еще и буква «ша» нарисована, — осторожно заметили с последней парты.
— Какое «ша»?
Корягин моргнул Лобанову:
— Сотри, мышонок!
А Лобанов уже возил по доске тряпкой, но, как нарочно, не в том месте, где надо.
Элефантус еще раз глянул на доску и догадался. Понял, что за буква «ша», понял, что это намек на Швабру.
— Сотрите! — еще раз громко приказал он.
Лобанов вздрогнул. Жирно плюнул на доску и ну растирать ее грязной тряпкой.
Элефантус пыхтел и думал: «Молокососы! Позволяют себе этакие насмешки над учителями. Чего доброго, когда-нибудь и мне устроят подобную штуку. А впрочем, — пожал он плечами, — и поделом, так Афиногену Егоровичу и надо. Пусть не подсиживает меня по службе».
