— Теперь я сказал достаточно, чтобы навлечь на себя беду.
Марта опустила голову и почувствовала, как его взгляд задержался на ее макушке.
— Зачем же ты мне все это рассказываешь? — спросила она, словно защищаясь.
— Потому что... мне кажется, ты знаешь, что такое носить в себе бремя тайны, о которой не можешь поговорить. Ни с другом, ни с родичем, ни с самым близким и любимым человеком.
Пока он говорил, Марта обняла животное с другой стороны, и их руки образовали разорванную арку. Она не смогла взглянуть в лицо Томасу, потому что боялась, как бы он не разгадал ее секрет. Вместо этого она стала рассматривать узловатые суставы его пальцев и натертые на подушечках мозоли. Потом вспомнила о деревянном сундуке, стоящем в изголовье его кровати, и спрятанном там красном мундире, о котором рассказывал Уилл. И тут ей пришли на память рассказы отца о долгой и кровавой гражданской войне в старой Англии, случившейся тридцать лет назад, о красных мундирах кромвелевских солдат в его армии «нового образца», которая в свое время была одной из самых лучших и дисциплинированных в мире.
Встретившись с Томасом глазами, Марта спросила:
— Да что мне скрывать-то? Я нигде не бывала, ничего не видала. — В ее голосе прозвучали нотки досады, но она себя пересилила, чтобы не показаться ворчуньей.
Его ладонь, все еще покрытая тонким слоем масла, легла поверх ее руки, и Марта почувствовала на своей коже его шероховатые, твердые мозоли. Впрочем, в этом прикосновении не было ничего собственнического — он не придвинулся к ней ближе, чтобы потом перейти к более грубым действиям, не прошептал слов, которые могли бы стать прелюдией для назойливых объятий.
— А лондонские женщины? Они красивые?
Марта сразу же пожалела, что задала этот вопрос, и ждала, что Томас отнесется с презрением к ее суетным мыслям, как к ним наверняка отнесся бы преподобный Гастингс.
Томас медленно переступил с ноги на ногу, словно раздумывая, как лучше ответить.
— В Лондоне, — начал он, — перед самой войной торговки рыбой и простые домохозяйки стояли бок о бок со знатными дамами. Можно было увидеть, как жена мэра поднимает юбки, чтобы не запачкаться в грязи, словно простая торговка устрицами. Улыбаетесь, хозяйка, но это правда. В предвоенные дни женщин той эпохи охватила та же лихорадка, что и их мужей, и они наравне с ними возводили бастионы, чтобы защитить город от королевских войск. И нам была дорога эта лихорадка, ибо излечиться от нее значило вновь вернуться к тирании. Вы спрашиваете, что делает женщину привлекательной? — Он тихонько постучал пальцем по виску Марты. — Мысли, хозяйка. Мысли делают ее таковой.
