После такого литературного «доказательства» необходимости существования бога, Фай не поколебался, впрочем, выставить напоказ все научные ошибки книги Бытия, причем сделал это с исключительной скрупулезностью, никак не пытаясь объяснить их иначе, как только невежеством древних иудеев.
В конце XIX и начале XX вв. во всех странах происходит резкое изменение отношения буржуазии к науке — изменение, которое совпадает с ростом социалистического движения и идеологическим развитием рабочего класса на базе воинствующего материализма.
В весьма многозначительном тексте один современный писатель-католик[64] поучает нас, что во Франции «ужасы Коммуны являются в значительной мере причиной такого поворота» и что «те, которые сначала считали остроумным и элегантным приветствовать все проявления анархии, чтобы показать себя свободными от всех предрассудков, поняли эту опасность, хотя и несколько поздно».
Это движение привело к публикации в 1895 г. Брунетьером знаменитой статьи, где говорится о банкротстве науки. Обыгрывание малейших трудностей, встречающихся в ходе развития науки, стало излюбленным занятием реакционных мыслителей и журналистов. Впрочем, их задача была в ту эпоху облегчена очевидным крахом механистического материализма и той слишком наивной верой некоторых последователей Конта в возможность прогресса общества благодаря достижениям науки независимо от характера социального режима.
Отныне крупная буржуазия и находящаяся на ее службе интеллигенция приняли за правило неизменно сомневаться во всех научных открытиях. Они стали афишировать свой скептицизм к могуществу науки и будущему человечества. Они с показным презрением отвернулись от материализма, предоставив его пролетариату и наиболее близким к нему слоям мелкой буржуазии. Они отгородились от марксизма, справедливость, жизненность и боевой задор которого им угрожали более, чем какая-либо другая философская система. И в то же время они принялись искать идеологическое «укрытие», оправдание своей поколебленной власти в утонченном идеализме, приспособленном к современной эпохе — например в философии Бергсона, — или стали просто возвращаться к религии своих предков.
Это реакционное движение дало отголоски внутри самой науки. Конечно, ученые не поднимали шума о банкротстве науки. Но под влиянием социальной среды, в которой они жили, перед лицом очевидной неудачи широкого синтеза на основе механистического материализма и вследствие полного непонимания диалектического материализма некоторые из них во все большем и большем числе стали предпринимать общий пересмотр своих знаний. Они начали критиковать принципы своих работ, задавая вопрос, нет ли областей, недоступных всем научным исследованиям. Вся позитивистская школа, собравшаяся вокруг австрийского физика Маха, поддерживает эмпириокритицизм, утверждая, что тела представляют собой в конечном итоге лишь «комплексы ощущений», и приходя по существу к солипсизму, «к признанию существующим одного только философствующего индивида».
