— Это что за засада такая?
Кажется, она приготовилась к неприятностям.
— Ду ю спик инглиш? — спросил я.
Света решила, что это уже начинаются неприятности, и отскочила от меня.
— Не пугай ее, — сказала моя продавщица. — Что ж ты ее пугаешь, чудак?
Света быстро пошла по улице, а я увязался за ней.
— Не бойся, милая, — успокоила ее женщина, — он в тебя влюблен, потому и пристает.
Тут уж мне ничего не осталось, как пойти в другую сторону. Выходило, я столько времени ждал Свету только для того, чтобы сказать ей: «Ду ю спик инглиш?» Не знаю, какое у вас сложилось впечатление, а меня этот поступок страшно удивил. Я несколько раз пожал плечами, разок сплюнул и пробормотал:
— Ну погоди же!
Кому я угрожал? Тут опять было о чем подумать.
О том, как выяснилось, что папа не понимает, что такое семья, и к тому же совершенно беззащитен перед правдой. В этой главе высказываются важные мысли о семье, которые должен усвоить каждый
Дома дед мне сообщил, что мама звонила в школу и моя новая классная руководительница нажаловалась ей на меня.
В дербервилевской комнате папа с мамой обсуждали мой поступок. Вошел дед и присоединился к ним. Я стал слушать, что интересненького они скажут.
Дед сказал, что меня вынудили «столкнуть того парня», потому что уже давно затирают: по поведению ставят «удовлетворительно», а не «отлично», по русскому и географии снизили оценку на балл, а по пению на целых два.
— Сколько мы будем с этим мириться? — спросил дед. — Разве за мальчика некому постоять?
Дед понимает, что такое семья. Для него нет большей радости, чем выручать меня. Если вызывают в школу родителей, он идет вместо них. Когда он возвращается домой, то всегда сообщает одно и то же: «Ничего особенного. Ерунда какая-то». Дед до того преданный мне человек, что Дербервиль решил его сделать своим дворецким: преданность должна вознаграждаться.
— Я схожу завтра в школу, — сказал дед, — и пристрою мальчика на ту парту, которая ему по вкусу.
Мама и дед посмотрели на папу, вошла бабушка и тоже стала на него смотреть. Папа обдумывал «ситуацию». Все волновались, кроме меня, конечно: я-то знал, что папа откроет в «ситуации» такое, что все ахнут.
— Он должен понять, — сказал папа, обдумав, — что это низменный поступок.
Папа спросил, могу ли я себе представить, чтобы так поступил порядочный человек. Лучше бы ему не задавать этот вопрос: бабушка прямо-таки заголосила, как только поняла, что папа считает меня непорядочным. То, что она говорила, трудно передать. Смысл был такой: разве я хуже этого противного мальчишки Горбылевского, которого даже по имени никто не хочет называть, или хуже этого скверного Мишеньки? Нет, я других не хуже. Так почему же все сидят, где им хочется, а меня с парты на парту перебрасывают, и я сижу на самом краешке, как сирота, и жду новых перебросок. Папа говорит, что бабушка — человек с фантазией.
