Отец же, наоборот, и в эти дни все также встает самым первым. После того, как примет
душ и побреется, он готовит завтрак. Иногда, прежде чем кто-нибудь сунет на кухню нос,
он уходит из дома и возвращается через час, или позднее, с сумками, полными еды.
Признаю свою слабость, в эти дни я сажусь к нему поближе, потому что от сумок исходит
такой превосходный запах, нет, не запах, а восхитительный, упоительный аромат мороженой рыбы, пробуждающий мои фантазии и мечты.
Скверно то, что на следующий за вторым днем, проведенным без спешки, повторяется
более привычная сцена: вечно суетливые, поспешные завтраки на бегу, опоздания Хавьера, резкие слова отца, громко выговаривающего ему, чтобы он поторапливался и не был лентяем, а самое худшее, когда все спокойно, – это появление Чон. Чон – это женщина, врывающаяся в дом, как сильный сквозняк, как ураган, и переворачивающая все вверх дном, как говорят, для того, чтобы навести порядок и чистоту. Закончились мир и спокойствие, тишина и покой. Чон не дает мне жизни, она толкает и задевает меня, стоит только зазеваться. Хотя я понимаю, что у нее нет злого умысла, и она не первый раз сталкивается со мной, отпихивая в сторону щеткой. Вдобавок ко всему, она, улыбаясь, грозит мне, но ее улыбка не внушает мне никакого доверия.
Она приходит не каждый день, а дважды, между неторопливыми днями и днями со
спешкой. А, да что там говорить, когда она приходит, у меня совсем нет времени на воспоминания, потому что первое, что она делает, это снимает постельное белье детей,
вынуждая меня на бегство. Я не доверяю ей ни на одну шерстинку, так что на всякий случай убираюсь от нее подальше, едва завижу ее в коридоре. Она улыбается и ничего не говорит. Но есть улыбки, вызывающие опасения, ох уж эти улыбки! Я вовсе не говорю, что улыбка Чон была именно такой, но все же лучше стоит быть более осторожным, чем излишне доверчивым.
Сейчас все ушли, я сказал – все, а Чон не пришла. Иногда так случается, и тогда дом
остается в полной тишине, которую время от времени разрывает телефонный звонок, на
который никто не отвечает. Я говорю плохо, поэтому с некоторых пор это делает аппарат, который находится в кабинете того, кто всем заправляет. Он всегда говорит одно и то же.
Я думаю, что это голос Луиса Игнасио, прикрепленный к маленькой ленточке, которая
начинает крутиться, как только телефон прозвонит три раза. Голос говорит: “ Это –
автоответчик семьи…” и разное бла-бла-бла, а когда слышится одно длинное пи-и-и, бьющее по ушам, тот, кто звонит оставляет свой голос, прикрепленным к той же самой ленте, говоря вещи, типа: “Бегония (почему-то почти всегда сообщение – для какой-то из Бегоний), я – такая-то такая-то, или такой-то такой-то, хочу тебе напомнить о заседании родительского комитета… Перезвони, чтобы договориться о подготовке к школьному празднику”. Катушка со словами закончилась, и я слышу щелчок и больше ничего. И снова – тишина. В любое время в этом доме все без исключения, поднимают трубку больше для того, чтобы позвонить, нежели отвечать.
