Флориан Мюллер-Фрич не притронулся к бумагам на письменном столе. До конференции после обеда он и так не дотянет. Ходьба отняла все силы. Трудна была также сама мысль, что все это видишь в последний раз — маникюрные щипчики, коврик для ног, подворотню, молочный магазин, Сенную. Последний раз войти в дом, подняться по ступенькам, сказать «доброе утро», не получить ответа. Русские коллеги по крайней мере открыли окно. И они чуяли его смерть? Рубашка и нижнее белье прилипли к спине. Ему нельзя было облокачиваться на спинку стула. Даже на галстуке появились пятна, а на пиджаке под мышками — белые круги. Он уже не стеснялся этого. Это был уже не он.
Флориан Мюллер-Фрич не знал, встать ему или нет. Ни шеф, ни его заместитель не заглядывали к нему. Никто не называл его имени. Ведь кто-нибудь должен же был заметить, что с ним творится.
Скоросшиватель изгибался у него под рукой. Он попытался стащить с ног ботинки — никакого успеха. Он стиснул зубы до скрипа и снова быстро открыл рот — через нос воздух уже не поступал. Но запах смерти он все равно чуял.
Флориан Мюллер-Фрич с усилием выпрямился, хлопнул по краю стола и, шатаясь, побрел к окну. Платком он вытер шею и затылок, для лба использовал рукав. Пот, или что это там было, сбегал по телу и щекотал. Он схватил себя под коленями и чуть не упал. Тяжело, бессильно опустился на подоконник. Хоть бы солнце помогло.
Он высунул голову, и на наперсточников стало капать, но его никто не замечал. Эти были бы идеальными коммивояжерами! Как они заговаривали с незнакомыми людьми, как приманивали их и больше уж не отпускали. Как они ежесекундно меняли тембр голоса, мимику, жесты, в зависимости от характера своей жертвы, которую они видели насквозь. Он не знал, как они зарабатывали деньги, и ни разу не рискнул поставить сам. Боже мой, думал Флориан Мюллер-Фрич, чем я занимаюсь в свой последний час. Он попробовал представить себе, что все прохожие явились на его похороны, а вдоль улицы стоят деревья в низеньких могильных оградках.
Вдруг и доска, и стаканчик, и шарик, на которые он смотрел, исчезли. Какая-то женщина кричала, выла. Разинув рот, она ринулась прямо в полукруг обступивших наперсточников зевак. На нее указывали пальцами. Мысли его задвигались живее. Закружилась карусель картин. Эта женщина проиграла все, все, всю месячную зарплату, если не больше. Не надо было знать русского языка, чтобы понять это. Она сидела на коленях рядом с лужицей его пота и стаскивала с себя вязаную кофту. Стянула с ног босоножки. Но и они никому не были нужны, и ее рука снова опустилась. Вот тут с ним это и случилось — неожиданно и бесшумно. Флориан Мюллер-Фрич почувствовал тепло и легкость между ног и понял: и он может быть судьбой!
