Ощущение того, что он в родном городке, приходило во всякий его приезд по-разному. Иногда оно возникало при виде гор и нескольких тоннелей, которые проныривал поезд, иногда от неожиданно возникающего моря, а почти всегда от этого старого вокзала.
Сейчас же волнения, какого он ожидал, не было. «Старею, что ли?» — Крашев усмехнулся и, по выработавшейся у него профессиональной привычке (последние пять лет он работал директором небольшого, но солидного завода на Урале) — всему давать место и все подводить под общий знаменатель, решил додумать: «Так отчего же не волнуюсь? В самом деле от того, что мне уже за сорок, или от чего другого?..» Под общий знаменатель не подводилось. «А может, просто недоспал?» И он, еще раз оглядев так знакомый вокзал, неопределенно шевельнул рукой, взял вещи и, развернувшись, бодро зашагал к центру городка, где жила его мать.
За вокзалом дома стояли россыпью, а в двух-трех местах дорога шла через дубовые рощицы, и Крашев, войдя в первую из них, вспомнил, как играл он здесь в детстве с друзьями, как лазили они по гибким, прочным дубовым веткам, когда можно было висеть на самой тонкой из них, зная, что она не подведет тебя, не хрупнет, не сломается, как какая-нибудь груша. Еще он вспомнил, как шел по этой тропке однажды ночью. Ему было лет тринадцать-четырнадцать. Стояла поздняя осень. Ветер шуршал опавшими листьями. Раскоряченные стволы дубов нависали над тропкой, а в глубине рощицы что-то чудилось, мерещилось… И как хотелось убежать к домам и идти в обход…
Чуть самодовольно он улыбнулся: «Дошел, не убежал». И чувство неопределенности, появившееся у него на вокзале, стало проходить.
А вот его школа. Она была лет на пятьдесят моложе вокзала, но что-то их роднило: какая-то архитектурная франтоватость, вычурность. И как тогда строили? Ну зачем эти два огромных шара у входа? Да и что это? Напоминание школяру, что земля круглая? Но почему тогда этих шаров два?.. А эти каменные часы на фронтоне, всегда показывающие восемь? Упрек опоздавшим?
А вот за школой старый финский, покрытый красной черепицей островерхий дом. Все еще стоит. Здесь жил учитель рисования и его дочь Анна, и он, Крашев, был в нее влюблен. Да-а-а… Течет время… Когда это было? Лет двадцать пять назад? И они ходили вечерами по этой улице, а там в конце, на окраине, где не было фонарей, целовались… Крашев усмехнулся… А потом он уехал в Москву, в институт. А она осталась. И вышла замуж за его друга детства. Где они теперь? Мать писала, что уехали куда-то на Север…
