…А утро было так хорошо! Солнце вставало из-за дальней горы… «Моряк» — южный ветер — стих, и гладь озера застыла синью, четко, до последнего листочка, отразив грустные буки, буйную зелень гор и безмерное небо.
Сброс воды был небольшим — тонкая струйка, вырвавшись из плотины и разбившись внизу о гранитное русло, искрилась радугой, подрагивала на упругих тросах кладка, и досада ушла. Поставив этюдник и приладив картон, он быстро, мощными мазками стал набрасывать плотину, струйку воды с радугой у гранитного русла, кладку. Все это он пытался изобразить не раз. Выходило неплохо. Сияла радуга. Грустно заглядывали в воду буки. Легкой, гибкой игрушкой висела над ущельем кладка. Но все это было не то. Все было неживо и все порознь, хотя и на одной картонке.
Но вот сейчас было по-другому. Все ожило. И это случилось оттого, что по кладке прошел человек. Его уже нет, а кладка еще вздрагивает, живет, и это оживляло всю картину. Но пока все это ожило лишь в его мозгу. Немного покачавшись, кладка застыла. Он мучился часа три, но ничего не выходило. Кладка да и вся картина оставались застывшими. Уткнувшись в картонку и мучительно раздумывая, он не заметил, как по мосту прошел доделавший свою акварель Водолаз, а за ним и остальные студийцы. Только Анна оставалась еще на том берегу — рвала цветы.
Наклонив большую голову, Водолаз несколько минут всматривался в картонку, а потом, чуть заикаясь, крикнул через ущелье:
— Аня, а ну-ка пройди по мосту. Только м-медленно.
И Анна пошла, улыбаясь, сжимая в руке маленький букетик розовых цветов, легко подстраиваясь под ритм кладки.
— Стой! — крикнул Водолаз, когда она дошла до середины. — Постой. П-попозируй.
И неловким движением своей контуженной руки он пригласил студийцев на дорожку, ведущую к городу.
Они ушли, а Крашев тычками и мазками, не глядя на Анну, старался дописать ее хрупкую фигурку, идущую по вновь ожившей, качающейся кладке, а потом взглянул и понял: сейчас он подойдет и поцелует ее. Он подошел и положил ей на плечи руки; она, казалось, ждала этого — наверное, думала, что он хочет подправить что-то, но потом, когда он поцеловал ее, охнула, выронила букетик, и цветы, рассыпаясь, долго-долго летели розовыми пятнами к воде.
От неуверенности у него сжалось сердце, но вот и руки Анны неловко полуобняли его, и огромное чувство радости и счастья наполнило его.
Глава 11
…Исцарапанный и задыхающийся Крашев выбежал к морю — тихому и спокойному, еле шлепающему волной в старый, просевший, позеленелый мол. Когда построили новый — то ли вода в отрезанной части поднялась, то ли от сознания своей ненужности, — старый просел, и теперь волна, шлепнув в чуть выступающий верх мола, катила дальше по бархатной зелени мха. Крашев не был здесь с того самого, очень жаркого дня конца июля, но, оказывается, этот заброшенный мол с маленьким, посыпанным белым песком пляжем раньше таким шумным, а потом тоже заброшенным и тихим, он помнил всегда. В его сознании он жил тихой, теплой точкой. Как старая материнская хата, дубовая роща, кладка у плотины, школа, городской стадион.
