А если они не знают этого, если они не участвовали в соревнованиях по плаванию или в научных играх в шары или в битвах отрядов, если они тем или иным образом не соперничали с самого начала, то наша задача научить их этому.
Поэтому они никогда не дадут нам того, что дают те молоденькие девочки, которых мы трахаем. Потому что они — наши дочери, а не кто-нибудь еще. Недостаточно того, что они красивы. Недостаточно того, что они любят веселиться. Недостаточно того, что они живы, за исключением тех случаев, когда они действительно с трудом выжили.
Вот почему мы чувствуем себя несостоявшимися как родители, если видим, что нашим детям нечего доказывать. Вот почему, когда они вместо «я хочу стать профессиональным серфингистом» говорят просто «я хочу заниматься серфингом», даже самые понимающие из нас — иногда даже те, у кого достаточно денег, чтобы не беспокоиться, как наши дети будут зарабатывать на жизнь, — смотрят на них и задумываются, лишь на мгновение, как это получившееся от нас существо может быть так на нас не похоже, так далеко от нас, задумываются, лишь на мгновение, наши ли это дети вообще.
Вот почему, если мы хороши как родители, мы начинаем учить их плавать как можно раньше. Мы учим их ради их же блага. Мы учим их, хотя и знаем, что благо — это держать голову над водой, в которой мы тонем.
Однако далеко не все вампиры — мужчины. В сущности, после Влада-Закалывателя самой классической моделью легенды о вампире является венгерская графиня Эржебет Батори, жившая в шестнадцатом веке. Она верила, что человеческая кровь сохраняет кожу в состоянии «юного совершенства». Поэтому в ее будуар приводили крестьян, убивали их и выпускали из их тел кровь. Затем, пока кровь оставалась еще свежей и теплой (ведь со временем она сворачивается), графиня принимала из этой крови ванну. Прежде чем ее привлекли к суду и казнили, с этой целью она убила шестьсот тринадцать человек.
Однако убитыми были не только крестьяне. По словам графини, единственная кровь, которая была способна сотворить подобное чудо, — кровь молоденьких девушек.
В твоей жизни есть одно событие, о котором ты никогда ни с кем не говорил, хотя каждый о нем знает, хотя то и дело ты все еще слышишь, как люди сплетничают о нем, люди достаточно новые в компании, которые даже не задумываются, на свое ли место они припарковали машины, но уже начинают сплетничать о главном менеджере, заглянувшем в их офис.
Ты никогда не обсуждал это событие ни с кем, хотя это случилось — когда же? — десять, пятнадцать лет назад? Раньше? Позже? По сути, никто даже не пытался говорить с тобой об этом с той ночи, когда твоя жена узнала правду и спросила:
